Страница - 13

Глава четырнадцатая

Сагатову нравилась Глафира. Знакомство, начатое в пути, продолжалось в Верном. Они встречались вече­рами, когда не было совещаний и заседаний. К сожа­лению, таких свободных вечеров было очень мало.

Сегодня они встретились случайно и оба обрадова­лись возможности побыть наедине. Пройдя несколь­ко раз по аллее парка, Саха предложил отдохнуть — по­сидеть на скамейке в тени густого карагача. Глафира согласилась. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь пыш­ную листву, рассыпались у их ног круглыми монетами.

— Вы мне напоминаете одного человека,— задумчи­во сказала она.— Он был революционер. Тоже казах.

— Это кто же?

— Токаш Бокин.

Саха оторопел от неожиданности и с изумлением воскликнул:

— Вы его знали?

— Знала.— Неуловимая тень грусти пробежала по лицу Глафиры.— И даже очень хорошо.

— Токаш?! Не может быть!

— Почему вы сомневаетесь?

— Большая разница в возрасте! — И, словно желая проверить Глафиру, Сагатов спросил: — Скажите, как он выглядел?

— Все не верите? Стройный. Широкий в плечах. Лицо смуглое, глаза большие, черные. А брови тонкие, с изгибом.— Глафира помолчала и закончила: — Он ча­сто приходил к нам. Брал у отца книги.... Танцевал он замечательно...

Она улыбнулась, видимо, вспомнила что-то хорошее.

—- Я тогда была еще совсем девочкой. Помню, влю­билась в него, а он... не замечал моей полудетской люб­ви. я даже плакала по ночам...

— О, тогда я вас знаю,— тихо произнес Саха.

И он вспомнил зимнее утро в алма-атинской тюрьме. Из окна сквозь решетку было видно, как падали круп­ные хлопья снега. «Саха, смотри! — подозвал его То­каш.— Видишь? Первый снег! Он меня всегда волнует. Нежный, чистый, похож на мечту влюбленной девоч­ки»... И тогда Токаш впервые рассказал про влюблен­ную в него гимназистку.

— Значит, это про вас...

— Вероятно! — после короткого молчания Глафира спросила: — Вы что, учились вместе?

— Нет. Я поступил в гимназию в тот год, когда его исключили за политическую неблагонадежность. С тех пор наша дружба не прерывалась до самой его гибели. Можно сказать, он мой воспитатель. Он любил меня, как старший брат, и всегда помогал.

— Говорят, он погиб страшной смертью.

— Да. Враги его создали ложное дело и упрятали в тюрьму. А когда прокурор приказал освободить, похи­

тили по фальшивому ордеру, увезли в горы и сожгли- на костре, как Джордано Бруно. Его обвиняли, что он продался русским. Обвинение, конечно, вздорное. Токаш действительно конфисковал скот у баев и роздал казах­ским и русским беднякам... И вот с ним расправились, расправились-зверски...

Глафира тяжело вздохнула и попросила:

— Расскажите мне о нем...

— Хорошо.

Саха закурил и стал рассказывать.

— Лето шестнадцатого года после окончания гимна­зии я проводил у отца в ауле. Все было тихо, спокойно. Вдруг пришел приказ о мобилизации казахов на войну. В Верном созывался съезд знатных казахов. Токаш Бо- кин в это время вернулся из Петербурга и гостил в го­роде у родичей. Мы с отцом приехали в Верный и стали разыскивать его квартиру. Жил он где-то на уйгурской стороне. Встретились, как старые друзья. Договорились вместе пойти на съезд. А происходил он за головным арыком, на пригорке. Когда мы пришли, там уже собра­лась вся джетысуйская знать. Помню, вожак семире- ченских алашей инженер Тынышпаев прочел указ царя, а Сугурбаев, этот самый, что сейчас коммунистом стал, призвал отдать сыновей на войну. Его поддержали куп­цы. Все шло гладко, как по маслу. Никаких не было возражений. Вдруг встал Токаш и начал рубить с пле­ча: «Казахи не воевали и не знают, как держать вин­товку. Посылать их на передовую линию — это значит послать на истребление»... В общем, Токаш дал креп­кий бой. Поднялся шум. Народ заволновался и сразу встал на сторону Бокина. Никто, конечно, не ожидал, что так повернется дело. Знать растерялась. Уже пота­совка началась. Так Бокин сорвал съезд...

Глафира внимательно слушала. Саха замолчал.

— А дальше что было?

— После съезда Токаш поехал по аулам призывать народ к восстанию. В селе Чьене он столкнулся с кара­телями из Верного. Токаш прикинулся верным слугой царя. Он быстро расположил к себе офицеров и предло­жил свой план окружения повстанцев. (Об этом Токаш мне сам рассказывал в тюрьме). Офицеры выслушали- и согласились. Токаш повел карателей по тропам, через пропасти и перевалы, в горы, Путь был страшно тяже-

лый. Офицеры разозлились, должно быть, почувство­вали западню. И действительно, это была западня. Мой отец Жунус разгромил тогда весь отряд...

Саха замолчал. Молчала и Глафира, занятая свои­ми мыслями.

— А все-таки неужели я похож на Токаша? — спро­сил Саха после паузы.

— Внешне у вас есть общее. Но по характеру вы, пожалуй, разные люди. Он был волевой, а вы../

— Договаривайте!

— Вы... Впрочем, еще не знаю.

— Робок и застенчив... А если признаться...

Саха замялся. Глафира, подняв брови, спросила:

— В чем?                             .

— В том, что я, подобно вам, тоже был влюблен в Токаша! — неожиданно закончил Саха.

— В таком случае, будем с вами друзьями! — за­думчиво произнесла Глафира.