Страница - 21

Глава двадцать вторая

Одно за другим два страшных бедствия обрушились на жителей аула Айна-Куль. Пожар уничтожил жилища, а наводнение — скот. Беженцы пали духом. Кастек их встретил, как жалмауз¹ в сказке, готовый проглотить живыми...

Бакен, как всегда, первый поднял голос: надо же лю­дям где-то жить, не будут они валяться под открытым небом с малышами. Нужно совместно строить саманные дома каждому пострадавшему по очереди.

Вот почему Гульжан с братом Асхаром поехала в Қара-ой к дяде — брату Фатимы. Он был плотником, и То- кей попросил заказать ему форму для отливки кирпича.

Дядя очень обрадовался приезду Гульжан и сказал:

— А я и сам собирался к вам. Есть вести от Жунуса, дочка.

— Откуда? — встрепенулась девушка.

— Вчера у меня ночевал сын бая Мукаша, Ораз. Он ехал из Туркестана, возил жену ночевать на могиле свя­того Ходжа-Ахмеда Яссави. Они хотят иметь ребенка. Он встретился там с джигитом, ездившим в Бухару с глав­ным имамом мечети. И этот джигит сказал ему: «Ране­ный Жунус лежит в кишлаке. Его подстрелили басмачи». Как ты думаешь, похоже это на правду?

Гульжан побледнела.

— Когда он выехал из Бухары?

— Месяц тому назад...

Услышав такую новость, Гульжан даже не осталась ночевать у дяди, решила немедленно вернуться в Айна- Куль. Она ехала с большой тревогой в сердце. Слезы бле- стелу на ее щеках. Конечно, Гульжан утаит услышанную новость от матери. Сказать Фатиме — это значит убить ее. Раздумывая об отце, одного не могла понять девуш­ка: какой же он басмач, если они его ранили? .

Неподалеку от аула Айна-Куль расстроенную Гульжан догнала рессорная коляска, запряженная парой вороных.

— Саха! — радостно завопил Асхар, узнав брата. Ми­гом спрыгнув с седла, он побежал к коляске.

— Ого, какой ты стал большой! — Сагатов обнял Ас­кара. С Гульжан он поздоровался по восточному обы­чаю— поцеловал в лоб и представил Кожакову.

— Моя сестра.

Кожаков с любопытством оглядел красивую девушку и оценил: «хороша».

— Уступи мне седло, садись в коляску! — предложил Саха сестре.

Гульжан нерешительно согласилась. Сагатов с Асха­ром поскакали вперед.

— «Если у джигита счастливая дорога, то навстречу попадается сама невеста!» — шепнул Кожаков казахскую пословицу, когда Гульжан уселась рядом с ним.

Девушка зарделась и отвернулась. Она уже пожале­ла, что уступила брату своего коня.

Фатима, обрадованная приездом сына, захлопотала и забегала. Надо угостить неожиданных гостей.

Саха и Кожаков, выпив кумыса, пошли по аулу.

Айна-Куль жужжал и гудел, как пчелиный рой в разрушенном улье. Люди, лишившиеся крова, ютились под телегами. Вместо посуды они употребляли коровьи рога и черепа верблюдов. Дети бегали голые.

Кожаков останавливался возле каждой семьи, рас­спрашивал и записывал убытки от пожара.

— А как вы оцениваете вашу потерю? — спросил он молодую женщину с ребенком на руках.

Женщина, удивленная таким вопросом, ответила:. Моя потеря не имеет цены.

А все-таки?

— Посмотрите! — молодуха откинула одеяло и пока­зала обезображенное ожогами детское личико.

— Почему не отправили ребенка в больницу? — Кожаков сердито посмотрел на Сагатова.

— Помощь ей оказал врач, а ехать в больницу она отказалась,— ответила за брата подошедшая Гульжан.

— Если бы не она,— женщина указала на Гульжан,— я совсем потеряла бы свою девочку.

Недовольный Кожаков отошел и раздраженно сказал

 Сагатову:

— Вот и показали себя, какой вы сын народа!

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что вы обрекли на гибель этих не­счастных.

Гульжан побледнела и со страхом взглянула на бра­та. Сагатов холодно ответил:

— Об этом, товарищ Кожаков, поговорим в обкоме.

— Не в обкоме, а в Центральном комитете!

Для членов комиссии ТуркЦИКа картина была ясна: люди не устроены, последствия провокации не устране­ны. В чем дело? Сагатов потребовал объяснения от Цун- ва-Зо. Ему бюро обкома поручило устройство беженцев в Кастеке, Почему он ничего не сделал?

Цун-ва-Зо снял шляпу из тонкого войлока, вытер пот с лица и сказал:

— Не могу вам растолковать, в чем дело, товарищи! Какой-то заколдованный круг получается! Наш первый проект — расселить пострадавших временно по аулам, а затем построить новый поселок — потерпел провал. Сна­чала на общем собрании жителей аула договорились, что люди пока будут жить в других местах. Но потом все, как один, отказались. Словно кто уговорил их. Тогда мы стали осуществлять второй проект. Разослали упол­номоченных по аулам для сбора и закупки юрт, шалашей и скота в помощь пострадавшим. Но наткнулись на упор­ное сопротивление баев. Наконец уполномоченный ТуркЦИҚА товарищ Сугурбаев предложил третий про­ект. Его и проводим сейчас в жизнь.

— Это какой? Жить под открытым небом?

— Пока жить, кто где может: в шалашах, под теле­гами. А тем временем строить саманные дома.

— Почему этот вопрос не согласовали с обкомом?— спросил Сагатов.

— Я написал вам. Но ответа до сих пор не получил.

— Когда писали?

— С неделю назад.

Сагатов задумался: куда девалось письмо? Неужели Цун-ва-Зо врет? Что-то тут неладно!

— Где Сугурбаев?

— Живет в Кастеке.

Сагатов нахмурился.

— Поезжайте в соседние аулы и проводите сбор скота в помощь пострадавшим. С комиссией побуду я.

— Хорошо! — согласился Цун-ва-Зо.

И вот Сагатов приехал в аул. Гульжан молча следи­ла за братом. Она не понимала, как может он отвечать за пожар...

Улучив удобную минуту, девушка поделилась ново­стью с Сахой.

— Есть весть об отце!

Гульжан была уверена, что брат выслушает ее с ин­тересом, но ошиблась.          .

— Какая? — спросил он равнодушно.

— Месяц назад отца видели в кишлаке на бухарской стороне, его ранили басмачи.

— Басмачи? — переспросил Саха.

— А говорили, что он сам басмач!—с недоумением произнесла Гульжан.

«Сам басмач... Так, наверно, говорят и в ауле...» — подумал Саха и спросил:

— Что же ты хочешь?

— Может, пошлем за ним? —Гульжан смахнула с глаз слезы.

— Ты матери сказала?

— Нет.

— Не надо. А насчет того, чтобы послать человека, подумаем. Но только стоит ли?

Гульжан смотрела ему в глаза и думала:

«Стоит ли? И это говорит родной сын...»