Страница - 26

Глава двадцать седьмая

 В Бухаре имам обещал устроить Жунусу свидание с эмиром и показать его дворец. Он велел Жунусу подой­ти днем к воротам цитадели. Когда Жунус пришел, на часах у ворот дворца стрелка показывала двенадцать, а сейчас — два.

Вначале Жунус сидел у ворот дворца недалеко от по­мещения охраны на лестнице. Постепенно спускаясь все ниже и ниже, он очутился на первой ступени.

Тщеславный Жунус был уверен, что с ним эмир бу­дет считаться, как с известным джетысуйским казахом. Он не знал, что имам преследовал другую цель — пред­ставить Жунуса посланником Большого жуза готового оказать помощь Бухаре. Агзам хотел этим шагом укре­пить свое положение во дворце. За Жунусом, дескать, стоит народ, а сам Жунус—послушный исполнитель воли имама.

Верховный судья, в свою очередь, согласился пока­зать Жунуса эмиру, чтобы использовать его для нажи­ма на казахов нуратинского бекства эмирата.

Обида, горькая обида давила грудь Жунуса. Он вспоминал прожитую жизнь. Сколько раз он рисковал ею. И для чего? Чтобы обречь себя на изгнание и, подоб­но нищему, стоять у ворот дворца? Почему Жунус не по­шел за. большевиками, как его сын или как Токаш Бокин? Может быть, у них настоящая правда?

Он вспомнил вчерашний разговор с имамом. Агзам сказал, ,что Сугурбаев находится в Бухаре. Какой ветер занес его сюда? Видно, не сумел, собака, приластиться к новым хозяевам. Имам передал печальные вести, при­везенные Сугурбаевым из Джетысу. Погиб родной аул'’ Айна-Куль. Горный поток погубил весь скот, станични­ки напали на казахов и устроили резню. А Саха вместо того чтобы стать за защиту своих единоверцев, велел арестовать Хальфе. Говорят, муллу пытали в Чека и умертвили... Хальфе не жалко, плохой человек. Но что стало с Фатимой и детьми? Надо обязательно повидать Сугурбаева и расспросить...

Так размышлял Жунус, сидя у ворот дворца. Прошел еще час. Жунус встал. В его глазах всякий прочитал бы досаду и гнев. Он готов был уйти, не дождавшись Аг- зама.

А в это время имам искал ученого шейха Мухидди- на-ибн-Аль-Араби, приехавшего из Индии для помощи мусульманам в борьбе с большевиками. Он надеялся через него добиться разрешения Жунусу войти во дворец и представиться эмиру.

Ученый шейх медленно прогуливался по виноградной аллее, ведущей от дворца к главному хаузу. Он срывал на ходу небольшие кисти винограда и лакомился ими. В этот солнечный день Мухиддин-ибн-Араби был не­доволен своей тенью — полковником Терренсом, а Тер­ренс, в свою очередь, святым шейхом. Оружие из Ирана поступало с большими перебоями — мешали невидимки- партизаны. Единственная надежда оставалась на афган­ских стрелков, прибывших в Бухару на помощь сорока­тысячной армии эмира.

 Ученый шейх подошел к хаузу и спустился по лестни­це. На поверхности зеленовато-грязной воды кишели жуки, бабочки и черви.

Мимо прошел начальник дворцовой охраны. Он ис­кал Агзама, чтобы сообщить ему о приезде казаха Жунуса и спросить, можно ли пропустить его во дворец. Как будто имам вызывал Жунуса.

Начальник охраны слащаво улыбнулся шейху, как дорогому гостю, и мерной поступью скрылся в саду. На груди у него красовался орден Искандер салис, золотая звезда с бриллиантом и темно-синей лентой. Он имел чин инана. Этот чин эмир давал только особо преданным любимчикам, не считаясь ни с образованием, ни со слу­жебным положением.

Начальник охраны нашел, наконец, имама, и они вдвоем направились к ученому шейху. Агзам кратко рас­сказал о Жунусе, назвав его героем и вождем восстания тысяча девятьсот шестнадцатого года и попросил уст­роить свидание с эмиром. '

Мухиддин-ибн-Аль-Араби согласился помочь. К эми­ру он пошел один и су-мел уговорить его в несколько ми­нут. Имам Агзам отправился встречать Жунуса, чтобы - провести его во дворец.

В белой зале мавританского стиля солнечные лучи ярко освещали покрытые бронзой колонны и стены из зеркал и цветных стекол.

Они поднялись в «круглый павильон», где обычно отдыхал эмир. Слегка возбужденный от анаши, он по­лулежал в парчовом халате на ковровой тахте. Рядом с ним на атласном одеяле, сложенном вчетверо, дымил кальян.

Болезненно-бледное лицо эмира говорило об его страсти к наркотикам. Черные густые брови приподня­лись, из-под них глянули серые раскосые глазки. Имам Агзам, приложив обе руки к груди, поклонился до пола. То же сделал и Жунус.

Сидевшие у ног эмира верховный судья Бурхан-эддин, похожий на сытого откормленного кота, указал рукою на место, где следовало остановиться. Имам Агзам пред­ставил Жунуса.

Жунус предполагал, что на него будут смотреть, как на почетного гостя, и ласково пригласят сесть за дорогим дастарханом. Но эмир даже по поднял головы. Разоча­рованный Жунус решился на лобовую атаку.

— Мы, джетысуйские казахи, всегда смотрели на Бу­хару, как на город святых шейхов, духовных отцов. Мно­гие из нас, когда услышали, что Бухара в опасности, пустились в далекий путь... Наш народ не богат города­ми, но богат простыми сердцами. Что у нас на уме, то на языке. Скажу прямо, когда я ехал сюда, я хотел ви­деть другое, а не то, что увидел.

—Что вы хотели видеть? — перебил судья.

Эмир приоткрыл один глаз.

— Я хотел видеть народ, сплоченный под знаменем Магомета. Я хотел видеть счастливого мусульманина в счастливой стране...

— А вы что увидели? — опять перебил Бурхан- эддин.

Эмир приоткрыл оба глаза.

Имам Агзам незаметно дернул Жунуса за полы хала­та. Но Жунус, не обращая внимания, продолжал:

— Я увидел разорение, услышал стоны мусульман. У них нет никакого интереса к нашей священной войне. Их обижают...

— Кто? — резко прервал эмир.

— Тахсыр! Их обижают все: и басмачи и баи.

Эмир снова опустил веки.

Когда Жунус ушел в сопровождении имама Агзама, верховный судья наклонился к эмиру и тихо сказал;

— Опасный казах! Как вы думаете, тахсыр?