Страница - 15

БАЙ КУНАНБАЙ, ОТЕЦ АБАЯ

Говоря о видных представителях «черной», кости прошлого, нам не обойти Кунанбая. А наиболее верно и выразительно обрисовать его поможет нам замечательный роман Мухтара Ауэзова.

«Став ага-султаном, Кунанбай поднялся над всеми. Власть в его руках. Он связан с внешним миром, с высшим властями, они с ним считаются, ценят его. Кроме того, у него длинные руки, — он богат. Он за словом в карман не лезет, умеет держать себя, внушителен, упорен, непреклонен в достижении цели. И, ловко применяясь к обстоятельствам, он подавляет всех вокруг себя».

Кунанбай настолько силен, что даже считает себя вправе вершить суд над людьми, распоряжаться их судьбами и даже жизнями.

«Не хотите узнать толком, виноват я или нет! Кровопийцы! — Взгляд, который он бросил на Кунанбая, был страшен.

Но петля уже была накинута ему на шею. Четыре жигита быстро поволокли его к черному верблюду. На голову старика накинули мешок. Шесть человек едва одерживали Кодара, изо всех сил прижав его к боку верблюда. Он хотел было выкрикнуть последнее проклятие, но внезапно почувствовал сильный толчок в спину: верблюд, поднимаясь, толкнул его, — и тотчас что-то твердое, как железо, впилось в горло старика, сжало его, точно обрушившаяся скала. Мир рухнул и обвалился на него...»

В своем безудержном стремлении к богатству и расширению жизненного пространства для себя Кунанбай действует одновременно как своеобразный полководец и дипломат.

«… богатые кочевья двух колен рода Жигитек расположены совсем близко от этого урочища. Наступил день, когда Кунанбай занял и их под свое зимовье. Это было тяжелым ударом для Божея, и он решил насмерть схватиться с Кунанбаем, но Кунанбай поспешно вызвал к себе Тусипа и сумел поколебать его. Вернувшись, Тусип стал отговаривать Божея от ссоры. Самое выгодное время, самый удобный повод для выступления против Кунанбая были упущены».

Благодаря чему выдвинулся Кунанбай?

«Кунанбай — единственный сын своей матери Зере, старшей жены его отца. Большая юрта осталась за ним; он владеет огромными богатствами, пользуется неограниченной властью. Он старше своих родных по возрасту. И потому ни один из потомков его деда Иргизбая не смеет поднять против него голос, во всех двадцати аулах никто не решался даже высказать ему свое недовольство. И если Кунанбаю нужна поддержка, никто не щадит себя; его покоряющая сила, его властный голос и неудержимая воля заставляет всех следовать за ним. Предстоял ли захват чужих земель или подавление непокорных родов — каждый из старейших понимал Кунанбая по одному едва заметному движению его век. Даже в семейном быту, где так сложны взаимоотношения, где возникает столько поводов для ссор, — одно имя Кунанбая мгновенно пресекало все дрязги. Даже своенравные жены-соперницы, готовые каждую минуту разорвать друг друга, не решались на шумные ссоры: братья мужей или старшие родные быстро умеряли чрезмерный пыл молодых и пожилых женщин. Неугомонных они укрощали побоями.

Двадцать аулов, тесным кольцом окружавшие Кунанбая, походили на стаю хищников, вылетевших из одного гнезда. Во всем огромном Тобыкты род Иргизбая действовал не стесняясь: там, где не помогали слово и власть, в ход шло открытое насилие. Небольшой круг иргизбаев был крепким и цельным, и они сумели подчинить своему влиянию всех, кто составлял племя Тобыкты. С людьми, нужными им, они роднились. По поговорке «Из длинной пряди и аркан длиннее» они достигали своих целей обходными путями. Бывали случаи, когда они нарочно впутывали кого-нибудь в сложное темное дело, а потом являлись в роли спасителей и друзей — и тем самым расширяли круг своих сообщников и пособников.

Постепенно каждый из немногочисленного рода Иргизбай оказался в родстве или дружбе с каждым из двадцати остальных родов. Эта сложная сеть отношений и дала возможность Кунанбаю выдвинуться и достичь теперешнего его могущества. Старейшины, ехавшие сейчас за своим ага-султаном, даже не задавались вопросом — куда и зачем они ночуют? «Что бы он ни решил — нам плохо не будет. Придет время — узнаем», — думал каждый из них».

Что было вершиной жизни и деятельности Кунанбая? На мой взгляд, — строительство мечети в Каркаралинске. Правда, Мухтар Ауэзов придает этому факту критическую окраску, но разве факт не остается фактом?

«Два дня назад у Кунанбая побывал сам имам — мулла Хасен Саратау, благорасположенный к казахам. Он тоже сказал свое слово:

— Из простого народа ты вышел в ханы… В коране мечеть названа «жилищем бога». Ты воздвиг дом вседержителя среди темного, непросвещенного народа — и тебе возлюбит создатель!

И он благословил Кунанбая при всем многолюдном собрании старейшин».

Мотивы действия Кунанбая не просто понять даже родному сыну молодому гению Абаю. Вслушаемся в признания самого Кунанбая.

«—… Настойчивость и упорство я считаю самыми лучшими качествами человека. И если я за что взялся, я держусь крепко. Возможно, из этого порой рождаются и мои ошибки… — И он замолчал, сильно побледнев, — Человек — раб божий. А мало ли недостатков бывает у раба? — продолжал Кунанбай спокойнее, чем вначале.

И Абай вдруг почувствовал, что отец — большой человек. Пусть косвенно, но он признал себя неправым. Он не похож на Байдалы, который легко обвиняет других, но с трупом признается в своей ошибке. Слова отца — не пустое красноречие: в них таятся глубокие мысли. Душу Кунанбая не просто познать, — так в извилистых складках горы трудно найти дорогу...»

Каким виделся Кунанбай ближайшему окружению?

«Кто из тех, кого мы знаем, самый щедрый?» —… «Самый щедрый — Кунанбай»… «Самый красноречивый — Кунанбай»… «Лучше всех — Кунанбай»… «У него все добродетели, не хватает только милосердия».

Жестокость Кунанбая, увы, перевешивает все его добродетели. И это рождает следующее.

«Небывалый бой продолжался уже третьи сутки. В этот день по приказанию Кунанбая сто пятьдесят лучших жигитов пересели на отборных бегунов и, оставив соилы, вооружились только секирами и острыми пиками. Ожесточенное сопротивление жигитеков и их бесстрашие взбесило Кунанбая. В порыве мести Кунанбай неумолимо и твердо решил любым путем добиться победы.

Он начал заманивать врага...»

Щедрость? И здесь трудно соперничать с Кунанбаем. Вот какие дары прислал он, к примеру, женя сына, Абая, в аул свата.

«… табуны лошадей и верблюдов, ткани для подарков женщинам, драгоценности. Два верблюда были навьючены тюками с приданым невесты, здесь были пестрые шелка, бархат, сукно, шали. Другие два несли на себе в тюках чапаны, рубашки, кафтаны, материю и обувь для подарков новым родичам, по обычаю старины.

Главной ценностью были слитки серебра...»

Кунанбай был крупным степным политиком.

«По словам матери, Кунанбай с самого начала весны созывал большие сборы и, видимо, к чему-то напряженно готовился. В результате непрерывных тоев и угощений он успел перетянуть на свою сторону еще несколько родов. Одних он задаривал, другим обещал, на третьих воздействовал полным угрожающего холода салемом — и в течение какого-нибудь месяца привлек к себе много новых сторонников. Среди них были и крупные, влиятельные лица — вроде Каратая. Кунанбай сумел расположить к себе и тех, кто, пользуясь своим одинаковым родством с ним и его противниками, до сих пор всячески старался держаться в стороне».

Принципы Кунанбая?

«— Говорите, отец, — ответил Абай и внимательно посмотрел в лицо Кунанбаю.

— Первое — ты не умеешь различать, что дорого, а что настоящая мелочь. Не ценишь того, что имеешь. Расточаешь свои сокровица безрассудно. Ты слишком доступен и прост, как озеро с пологими берегами. А такую воду и собаки лакают, и скот ногами мутит… Второе — ты не умеешь разбираться в друзьях и врагах и относиться к врагам как враг, а к друзьям как друг. Ты ничего не таишь в себе. Человек, ведущий за собою народ, не может быть таким. Он не сумеет держать народ в руках. Третье — ты начинаешь льнуть к русским. Твоя душа уходит к ним, и ты не считаешься с тем, что каждый мусульманин станет чуждаться тебя, — сказал Кунанбай».

Кунанбай был хорошим психологом.

«Кунанбай сел рядом с Улжан и бросил на Абая и Макиш острый взгляд — проницательный взгляд своего единственного глаза, сразу определявший все оттенки настроения окружающих».

Кунанбай был решительным человеком. Уже на старости задумал он трудное путешествие — хадж в Мекку.

«Кунанбай выпрямился и устремил прямо перед собой тяжелый взгляд одинокого глаза. — Вы, кажется, встревожены моим отъездом, — смотрите на меня с беспокойством: как, мол, он — старик — решается на это? Увидимся ли мы с ним? Вернется ли он?.. Не поймешь — меня ли вы от дороги бережете, или дорогу от меня...»„

Кунанбай и в час прощания, как и всегда, весом.

«— Ну, друзья мои, вы провожали меня достаточно. Передайте привет и земле моей и народу. Прощайте, родичи! Если суждено мне снова вкусить пищу на родине, да будет встреча наша благословенна и радостна!..»

Но ничто, даже священная Мекка, не способны изменить в корне заматеревшего в жестокости Кунанбая.

«Став на колени, Кунанбай не выпускал горла внука из цепких рук».

При всех трудностей своего крутого нрава, Кунанбай не может не вызывать почтения. Как крупная личность и как отец великого Абая.

ДРУГОЙ КУНАНБАЙ

Есть версия о том, что Кунанбай затеял строительство кар-каралинской мечети не из высокой любви к Аллаху, а из низкого побуждения завоевать популярность в народной среде. Судя по знаменитому роману, этой версии придерживался и Мухтар Ауэзов. Есть и иная точка зрения! Ее с научной аргументированностью и публицистической страстностью выразил заведующий кафедрой АГУ имени Абая, профессор Жанузак Касымбаев в статье «Примерный мусульманин, плебей Кунанбай», предложенной автором для настоящей книги. Она достойна того, чтобы привести ее целиком и затем обсудить:

«Долгие годы имя отца великого Абая — Кунанбая Ускен-баева оставалось в тени. Знаменитый оратор, крупный политический деятель своей эпохи, впервые «избранный народом» старшим султаном из среды «черной кости», он оставил заметный след в духовном наследии казахов. Кунанбай был известен и как ревностный почитатель ислама.

Одним из наиболее ярких фактов оберегания Кунанбаем нравственных традиций автохтонных обитателей «Сары-арки — (золотая степь — Ж. К.)» явилось его деятельное участие в создании первой мечети в Каркаралинске, с 1824 года являвшемся центром одноименного окружного приказа.

Строительство мечети потребовало значительных расходов, на что не могли поскупиться весьма зажиточные люди. Кунанбай, несмотря на свое плебейское происхождение, благодаря своей предприимчивости, сколотив значительное состояние, уже в 30-х годах XIX века был известен как один из весьма состоятельных скотовладельцев в степи. В алфавитном реестре султанов, старшин и биев Каркаралинского округа, составленном в 1850 году, старший султан Каркаралинского округа, бий Кишик-Тобыктинского рода, офицер царской армии (хорунжий с 14 июня 1846 года — первый офицерский чин в казачьих войсках) К. Ускенбаев причислен к категории «очень богатых лиц в Каркаралинском округе. Ежегодное жалованье его составляло 342,5 рубля 85 копеек серебром. Если учесть, что цена годовалого барана «сек» равнялась 2 рублям 50 копейкам серебром, то нетрудно себе представить приблизительные размеры его состояния. Однако не денежное вознаграждение определяло главный источник его богатств, а скот, численность которого у знаменитого бая трудно было сосчитать.

Можно привести ранее неопубликованный материал, который достоверно определяет богатство Кунанбая: осенью 1837 года он, тогда еще старшина Кишик-Тобыктинского рода, выдал замуж свою родную сестру Аниль с «приданым более нежели на одну тысячу лошадей» за султана Мурын-Найманской волости Аягузского приказа Омара Жанбубекова. О щедрости отца Абая сохранилось множество сведений. Адольф Янушевич, сосланный в Западную Сибирь за участие в польском восстании, летом 1846 г. в составе экспедиции генерал-майора Вишневского побывал в Старшем и Среднем жузах. В поездах его сопровождал бий Кунанбай. Бывший польский повстанец в своих дневниках приводит любопытные данные: «на поминки своего брата Кунанбай зарезал 200 баранов, призы для байги, сколько вышло сахара, чая, риса и того сосчитать не может».

В отличие от Ускенбаева многие степные набобы не очень-то старались тратить свои средства для нужд своих бедных сородичей, предпочитая оставаться безмолвными наблюдателями. Тот же А. Янушевич упоминает о султане Бексултане, который будучи зажиточным чингизидом «даже чая не пьет у себя, имеет 3000 коней, на которых никогда узды не было, он даже кобыл не доит, не пьет кумыса, довольствуясь айраном. Бексултан и старший султан Акмолинского округа Конуркуль-джа-Кудаймендин, потомок Есимхана, верой и правдой служившие Петербургскому двору во время восстания хана Кенесары, по мнению А. Янушкевича были «самыми богатыми в степи и… самыми скупыми».

Стремление Кунанбая построить мечеть в Каркаралах было подкреплено завидным его состоянием.

История строительства мечети берет свое начало 5 сентября 1847 года, когда председательством старшего султана Кар-каралинского внешнего округа майора Таукина, с участием волостных старшин и биев, прошло первое обсуждение этого вопроса. Судя по архивным данным, при его рассмотрении тон задавал Кунанбай, отличавшийся чрезвычайным красноречием. В списке учредителей будущей мечети его фамилия значится второй после Таукина. Было решено «сделать распоряжение о приглашении народа к пожертвованию на воздвижение мечети» и заведении зашнурованной книги для записи поступающих от населения средств. Однако резолюция Каркара-линского округа имела лишь рекомендательный характер и не имела полноправной юридической силы ввиду отсутствия санкции на сей предмет колониальной администрации Западной Сибири и начальника Сибирского пограничного управления, в чьих ведении находились все основные вопросы, касающиеся всех внутренних перемен в Области Сибирских казахов. Возникло и другое препятствие: в соответствии с «Положением об отдельном управлении сибирскими киргизами» от 8 апреля 1938 года — для положительного решения подобных проблем надобно было выяснить — были ли когда «поданы просьбы». Старшим султаном с управлением волостей о постройке в Каркаралах мечети и, чтобы «на таковую было ли от высшего начальства дозволение и план на постройку».

Просьба была составлена. Но увы! Чиновничья волокита исключила вероятность непосредственного обращения Кунанбая и его единомышленников к генерал-губернатору Западной Сибири, князю П. Д. Горчакову или Начальнику Сибирского пограничного управления. Оба этих заведения находились в Омске, к тому же строительство требовало одобрения полевого инженера. Одобрение было получено 18 октября 1847 года.

Оставалась последняя инстанция — П. Д. Горчаков. 22 октября генерал от инфантерии, князь Горчаков, один из потомков древней русской аристократии писал Вишневскому: «… утвердив представленный Вашим превосходительством ко мне 18 октября 1847 года план предполагаемой… мечети и, препровождая при сем оный, покорнейше прошу Вас дозволить киргизам Каркаралинского округа произвести эту постройку вне управления». Получив одобрение высшей администрации, Вишневский 27 октября, предписал Каркаралинскому приказу выбрать место для строительства и представить на его рассмотрение. 28 ноября из окружного приказа в пограничное управление поступил рапорт, из которого явствует, что место для создания мечети было выбрано в присутствии старшего султана, других чиновников приказа и «почетных киргиз». Как того требовал князь, месторасположение будущей мечети находилось вне Каркаралинского селения.

Культовое здание предполагалось возвести в некотором отдалении от окружного приказа, что поставило вопрос о строительстве частных домов для мулл, видных родоправителей и других жилых помещений для постоянных почитателей Аллаха. В акте, скрепленном тамгами майора К. Таукина, хорунжего К. Ускенбаева и других влиятельных казахов, эти моменты были упущены.

Вряд ли чиновники губернской администрации были заинтересованы в возведении вблизи мечети домов для частных лиц из-за опасения возможного сосредоточения казахов около религиозного здания, когда было еще слишком свежо в памяти колониальных властей восстание под предводительством хана Кенесары, одним из крупных очагов которого является Кар-каралинский округ. Но переписка между окружным приказом и канцелярией области Сибирских казахов увенчалась успехом. Строительство домов для частных лиц было все же разрешено. За этим возникла и другая преграда: кто же будет строить ее, как найти рабочих.

Вольных людей, которых можно было бы привлечь для строительных работ, в округе не было. 15 декабря окружной приказ решился похлопотать перед генералом Вишневским: «невозможно ли будет употребить для постройки мечети» солдат роты регулярной армии, расквартированной в Каркаралах «за положенную по закону плату, или какую назначать по условию».

29 марта 1848 года князь Горчаков и начальник штаба отдельного Сибирского корпуса генерал-майор Жемчужников известили генерала Вишневского об удовлетворении ходатайства окружного приказа привлечь для черновой работы солдат регулярных войск «с тем, чтобы они занимались постройкой в свободное от службы время и за условную плату».

Однако строительство мечети ни весной 1848, ни в 1849, даже в первой половине 1850 года не начиналось. Одной из основных причин в затягивании строительства была смена в составе Каркаралинского окружного приказа. Майор К. Тау-кин за служебные злоупотребления был отстранен от должности старшего султана. 15 июля 1849 года в острой борьбе со своими соперниками победу одержал Кунанбай Ускенбаев. Это был первый случай избрания представителя «кара суйек («черной кости») на высшую должность в округе.

Кунанбай, будучи избранным старшим султаном, получил утверждение в должности значительно позже —11 ноября того же года. Подобная докладная записка хорунжего К. Ускенбаева Сибирскому пограничному начальнику полковнику и кавалеру Клейсту помечена 29 январем 1850 года. «Ныне же по воле его сиятельства и распоряжению Вашего Высокоблагородия обязанности старшего султана возложены на меня. Следовательно, постройка мечети должна зависеть уже от меня», — писал старший султан, давая знать, что он остается полноправным распорядителем строительства.

Старший султан, видевший своими глазами постепенное обезземеливание местных жителей, желая облегчить постепенный переход их к оседлости, доказывал целесообразность создания отдельно слободки для мусульман вблизи мечети. «При перемене же обстоятельств торговцам дозволить продавать свои дома в другие руки. Имеющих (видимо, речь идет о татарах, узбеках и других тюркоязычных этнических группах, которые вели в степи оживленную торговлю. — Ж. К.) скотоводство снабдить из киргизских земель в окрестностях Каркаралов...» Новый старший султан отчетливо представлял себе, что захват колониальными властями земель казахов повлечет за собой гибель животноводческого хозяйства. Как первое лицо в округе, он прекрасно понимал сущность аграрной политики царизма в Центральном Казахстане. В сохранении земельного фонда он видел необходимое условие для существования кочевого населения.

Принимая во внимание практическое отсутствие строительных материалов для возведения жилых помещений около мечети, Кунанбай убеждал полковника Клейста разрешить «порубку леса на постройку домов». Мечеть и селение полукочевников следовало бы расположить отдельно слободкой от казачьих оседлых селений. Присовокупив вышеотмеченные факторы, старший султан предлагал планировать постройку мечети ниже Каркаралинской крепости, где находится оружейный приказ, на расстоянии одной версты по Семипалатинскому тракту, где совершенно свободно «поместится слобода». Кунанбай полагал целесообразным поселить татар-торговцев отдельно от казахов, которые, как он писал, могут совершать совместно поездки по торговым делам «внутри линии и далее на ярмарки». Старший султан уделял повышенное внимание учреждению при мечети школы: «Желающие в оную киргизские мальчики по образовании могут познакомить себя с российскими законами и обычаем», — читаем в записке степного Цицерона полковнику Клейсту.

А. Янушкевич, близко общавшийся с отцом Абая, отмечает глубокое знание им всех российских законов, касающихся казахов, называя его судьей неподкупной честности.

20 января 1851 года начальник области Сибирских казахов специальным указанием разрешил Кунанбаю Ускенбаеву «иметь помещение для мулл и учебного заведения». При этом было отмечено как важный фактор желание самого старшего султана «выстроить дом». Такое же намерение выразил заседатель окружного приказа от казахского населения Сарыгаз Да-гимов. При этом старший султан спланировал постройку деревянных домов так, чтобы из этих построек образовался особый квартал.

26 февраля просьба Кунанбая была удовлетворена, ему разрешили построить отдельный дом вблизи строившейся мечети, а 15 августа старший султан сообщил начальнику области Сибирских казахов, что «магометанская мечеть в селении Каркаралах постройкою окончена».

Убежденный почитатель исламских традиций, отец Абая строго придерживался религиозного поста и ежедневных молитв. Молитвы Аллаху для старшего султана из «черной кости» стали обязательным делом, средством впитывания в себя глубоких нравственных качеств. «Вечером ходили… на самую вершину Акбас-тау. Оттуда открывается необозримая равнина, настоящее степное море. Мы заметили внизу кыргызов, стоящих на коленях в ряд и возносящих свои молитвы Аллаху, Кунанбай со своими молился отдельно, и один раз выйдя вперед, долго держал руки вытянутыми к небу», — писал, вспоминая о Кунанбае тот же А. Янушкевич.

В ноябре 1852 года истек трехлетний срок пребывания в должности старшего султана. Оставаясь влиятельным лицом в Среднем жузе, он постепенно отходит от политической жизни, предпочитая покой, удалившись в Чингистауские родовые гнезда. А в 1876 году неутомимый Кунанбай совершил паломничество в мусульманскую святыню — почти в семидесятидвухлетнем возрасте посетил Мекку. Путешествие длилось полтора года, из них полгода он жил там. На собственные средства Кунанбай построил дом для странствующих мусульман на 150 мест, где паломники из разных стран получали кров и пищу. 

Великий Абай, как писал в 1905 году Алихан Бокейханов, не соблюдавший мусульманский пост, с благоговением вспоминая своего отца, сравнивал его с Александром Македонским, Чингиз-ханом, полководцем Тимуром.

Долгие годы исследователи с классовых позиций однозначно негативно оценивали Кунанбая-кажы, противопоставляя великого сына выдающемуся отцу, сумевшему дать своему высокоодаренному мальчику основы тех качеств, которые в дальнейшем прославили гения казахской степи на весь мир. Оценка, данная А. Жиренчиным, первым научным исследователем жизни и ближайшего окружения Абая, что якобы Кунанбай был «жестоким, честолюбивым фанатиком, преданным древним родовым традициям, и является живым олицетворением монокоммунистической идеологии, когда все явления в общественно-политической жизни, личности оценивались не иначе как лишь с классовых позиций.

Мечеть со школой, построенная старшим султаном Каркаралинского округа почти 145 лет тому назад, сохранилась до сих пор, бросая вызов тоталитарному режиму, когда надругательство над памятниками духовного наследия народов стало обычным делом.

Чем ближе долгожданный юбилей Абая, тем ярче светится немеркнущая звезда его отца — Кунанбая Ускенбаева, сумевшего добиться невероятного успеха в возведении исламской мечети, в условиях постепенного вытеснения колониальными властями не только традиционной структуры политического управления обширным краем, но и духовного наследия местных мусульман.

Создание реальных условий для возрождения исламских традиций, конфессионального образования, уважение существующей новой системы религиозных чувств, веротерпимость — все это, несомненно, сыграет позитивную роль в утверждении новых нравственно-духовных начал. По мере своих возможностей этого и добивался отец великого Абая — Кунанбай, который, как меценат своей эпохи, во многом способствовал сохранению традиций предков. Поныне это вызывает восхищение благодарного потомства».

Так, каким же был в действительности Кунанбай, таким, каким изображает его в эпопее «Путь Абая» Мухтар Ауэзов или таким, каким показывает его в своей статье Жанузак Ка-сымбаев? Теперь уже нам вряд ли удастся со всей достоверностью установить истину. Полагаю, истина посередине. Освежим еще раз в памяти ауэзовского Кунанбая. Да, то злодей! Что побудило выдающегося писателя рисовать образ отца Абая по-преимуществу мрачными красками? Художнический инстинкт, который подсказывал Ауэзову контрастное расположение основных образов романа? Или же классовый подход, который требовал от писателя ниспровержения «байского элемента»? А может, Кунанбай и был в точности таким, каким «вылепил» его автор «Пути Абая»? В последнем лично я, признаться, сомневаюсь. В точности таким, каким показан в эпопее, Кунанбай не мог быть хотя бы по той простой причине, что здесь мы имеем дело с художественным произведением, коему свойственны свои законы — использование типизации, некоторый полет фантазии и пр. Словом, маловероятно, чтобы Кунанбай был таким злодеем, каков он в «Пути Абая». Так же сомнительно, чтобы Кунанбай был таким праведником, каким преподносит его нам уважаемый профессор Касымбаев. Кто мог заглянуть в душу могущественного Кунанбая при его Жизни? И тем более, кто может сделать это сейчас, по прошествии многих лет после его смерти. За неимением достоверных данных, не буду пытаться представить третью версию Кунанбая, которая заведомо окажется небесспорной. Позволю себе другое — провести аналогию между жестоким завоевателем эмиром Тимуром и баем Кунанбаем. Первый, да и второй не были образцами духовности и милосердия, однако и тот, и другой увенчали свои жизни возведением духовных памятников: Тимур — мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави, Кунанбай — каркара-линской мечети. И первый, и второй навсегда связаны в нашем сознании с великими мудрецами и поэтами: Тимур — с Ясави, Кунанбай — с Абаем. Чем объяснить эти шаги и эту связь? Бесспорно, Тимур и Кунанбай, две яркие личности, сумевшие выйти из «черни» в правители, задали серьезные загадки потомкам.

Лично я склонен разгадать «загадку» Кунанбая в его пользу. Как мусульманин, он вызывает почтение, вольное или невольное, поскольку совершил труднейший по тем временам хадж в Мекку, построил на свои средства мечеть. Пусть даже эти действия были продиктованы своекорыстными побуждениями. Но ведь результаты благи; хадж был совершен; мечеть построена и существует по сей день. Поэтому давайте попытаемся примирить ауэзовского Кунанбая с касымбаевским. А еще лучше — понять и принять Кунанбая таким, каким, вероятнее всего, он был: не злодеем и не праведником в чистом виде, а глубокой и сложной натурой, действительно выдающимся сыном своего народа, породившим для своего народа — великого сына, Абая.