Страница - 11

ГЛАВА I. УСЛОВИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ВЗГЛЯДОВ М. СЕРАЛИНА

Социальное и национальное пробуждение казахского общества в начале XX в.

Эпоха, среда и воспитание - факторы, формирующие миро­ощущение и миропонимание человека, общественного деятеля. Он воспроизводит в своей деятельности и идеях внутреннюю связь мно­гих сторон жизни общества, данную в зрелой форме или в его тенден­циях развития.                                   .

Мухамеджан Сералин тоже был сыном своей эпохи. Успехи и не­достатки его общественно-политической деятельности несут на себе в первую очередь особенности состояния и развития казахского об­щества и той социальной среды - малой и большой, - в которой он формировался как мыслитель, личность.

Казахское общество начала XX в. по характеру и содержанию господствующих в нем общественных отношений было патриархаль­но-феодальным. Изменения и сдвиги, которые произошли во многих сферах общественной жизни казахов в XIX в., и в особенности в нача­ле XX в., в целом умещались в рамки отсталого средневековья. Если они и изменили патриархально-феодальные отношения, то не нару­шая господствующего положения этих отношений. Поэтому в целом казахское общество рассматриваемого периода по уровню развития было отсталым, и это всегда накладывало существенный отпечаток на взгляды всех его деятелей.

Отсталость общества всегда имеет конкретные формы. В казах­ском обществе она заключалась в следующем:

• основная масса населения (80 - 90%) занималась кочевым и полукочевым скотоводством, связанным с освоением значительных кочевых путей и пастбищных пространств;
• экономические и культурные центры, которых было немного, находились в большом удалении от мест кочевания основной массы населения. Они находились, в основном, на пограничной полосе с соседними странами и народами. Более того, за отдельными исключе­ниями, эти города возникли как военно-опорные базы царского пра­вительства и развивались как центры колониальной администрации и экономической эксплуатации окраинной территории. На этой основе
• накопились противоречия между городами и сельской местностью, между горожанами и кочевниками;
• внутренняя жизнь казахского общества во многом была однооб­разна и архаична, в то же время социально контрастна и противоречи­ва. По данным одного из советских исследователей, в начале XX в. в структуре казахского населения батраки и бедняки составляли до 60, середняки - до 30, баи - около 10%. Общественные связи внутри ко­чевого коллектива и аулов, а также внутрисемейные отношения были опутаны общинно-родовыми пережитками;
• население было сплошь неграмотным. Только небольшая часть зажиточных слоев общества имела начальное домашнее мусуль­манское образование. Европейское образование получали единицы представителей верхушки казахского общества;
• царское правительство всемерно усиливало свое влияние на внутреннюю жизнь казахского общества, с тем чтобы превратить его в сырьевой придаток империи и колониальную провинцию. Возрас­тание контрольной и карательной функций государственных органов в какой-то степени поколебало традиционную структуру местного управления. В то же время в противовес объективным процессам пра­вительство стремилось сохранить отсталость казахского общества;
• строительство железнодорожных линий, создание горнозаводских предприятий и предприятий первичной обработки животноводческого сырья с наемными рабочими привели к росту отрядов рабочего класса в. Казахстане, в том числе национальных кадров рабочих, пришедших из степи и сохранивших во многом психологию кочевого скотоводства.

Положение Казахстана и казахского народа заметно стало изменять­ся с начала XX в. Возникали новые явления, а часть старых, традицион­ных явлений в жизни казахского общества получили новую окраску. В целом же положение казахского общества оставалось неизменным.

К началу XX в. усилилась реальная власть России в Казахстане, ставшем внутренней колонией империи. Это сказывалось на всех сфе­рах жизни края, в особенности на его экономическом и политическом развитии. Царское правительство к решению вопроса о хозяйственном и политическом развитии края подходило исключительно с позиций колониальной политики и игнорировало внутренние тенденции казах­ского общества и интересы казахского народа.

Все белее усиливавшееся проникновение российского капитала в сферы экономики и во внутренние рынки края в начале XX в. ускори­ло процессы разложения натурального хозяйства и развития товарно­денежных отношений. «Все большая часть киргизского бюджета, — писал один из дореволюционных русских экономистов, - становится денежной. Денежный доход делается одной из целей, а подчас, главной целью хозяйства. Стремление же к этой цели не знает границ». Это было внешним проявлением тех существенных сдвигов и изменений, которые происходили в общественной жизни Казахстана вообще, в хозяйственных отношениях и в психологии местного населения в осо­бенности. И все же эти сдвиги были не настолько глубокими, чтобы могли окончательно ликвидировать значительные остатки натураль­ного хозяйства, базировавшиеся на господстве патриархально-фе­одальных отношений в казахском обществе.

Одно из основных противоречий в сфере развития казахского об­щества этого периода состояло в том, что новые хозяйственные отно­шения, в большей степени связанные с внутренним рынком и рынком всероссийским и через них - с российским капитализмом, уживались с патриархально-феодальными отношениями и даже в определенной мере консервировали последние. Такое положение свидетельствовало, с одной стороны, о малой преобразовательной силе колониального ка­питала в сфере старых, средневековых порядков, каковые господство­вали в Казахстане, а с другой - о том, что в цели русского капитализма не входило обеспечение прогресса в этом регионе.

С начала XX в. особенно обострился в Казахстане земельный воп­рос. Он и раньше был центральным внутри страны и во взаимоотно­шениях с Россией. Столкновение интересов различных социальных групп, хозяйственных объединений, а также обострение отношений между органами государственной власти и населением во многом происходили из-за земельного вопроса. Для кочевого скотоводческого хозяйства проблема пастбища была не менее актуальной и острой, чем земельные участки и отрезки в земледельческих, оседлых обществах. Только наличие огромного пространства в условиях Казахстана смяг­чало эти отношения, но не снимало их. Особенно осложнились они с начала XX в.

Само социально-экономическое развитие казахского общества пре­вращало земельный вопрос в центральный. Обостряла его и аграрная политика царского правительства в Казахстане. В земельном вопросе образовался клубок противоречий, который стал центром обществен­ного напряжения.

Переселение крестьян из Центральной России в Казахстан и в районы Сибири, начавшееся в конце XIX в., в начале XX в. приобре­ло массовый характер. В 1904 г. было образовано новое правительс­твенное учреждение - переселенческое управление, ведавшее всеми делами переселения крестьян. Законом «О добровольном переселении сельских обывателей, мещан, землевладельцев» (1904 г.) предусмат­ривались некоторые льготы переселявшимся в Казахстан крестьянам по месту нового расселения. Указом от 9 ноября 1906 г. крестьянам разрешалось выходить из общины на отруб в хутор. Это было выгодно крестьянам, имевшим крепкое хозяйство. Разоренные мелкие хозяйс­твенники, бедняки были вынуждены искать «счастья» в восточной части страны.

Переселившиеся в период с 1893 г. по 1912 г. крестьяне составляли: в Акмолинской области - 292 400, в Тургайской - 292 300, Семипа­латинской - 50 700, Семиреченской области - 43 300 душ мужского пола.

Кустанайский уезд, входивший в состав Тургайской области, был одним из районов массового переселения крестьян. В 1899 г. в нем было 10 русских поселков, а к 1900 г. их стало уже 50, которым было отведено 256 296 десятин земли. Переселение росло и в последующие годы. В 1903 г. было образовано 14 русских волостей и уездов.

Правительство этой мерой надеялось разрешить несколько задач. Во-первых, ослабить антиправительственные выступления крестьян и создать в лице кулаков надежную опору царизма как в центральных районах, так и на окраинах; во-вторых, направить развитие России по «прусскому пути» и, в-третьих, использовать переселение крестьян для прочной и окончательной колонизации Казахстана. Переселение происходило волнообразно. Только в северные районы края с 1906 по 1912 гг. переселились 438 000 крестьян. Однако царскому правительс­тву не удалось достичь поставленных целей. Аграрный вопрос в стране не только не был разрешен, но еще более обострился. Немало крестьянских семей погибло на пути к местам переселения. Эксплуа­тация в кулацких и помещичьих хозяйствах еще больше усилилась. На общую аграрную обстановку в стране влияло и положение Казахстана как основного, наряду с Сибирью, региона крестьянского переселе­ния.

Переселенческий фонд в Казахстане создавался ценой разорения казахского населения. Да и сами переселенцы испытывали острую нужду, а часть из них была вынуждена возвратиться обратно.

Говоря о положении казахского шаруа, Беротов писал: «Так как переселение прежде всего потребовало земель лучших, то есть таких, природные условия которых допускали бы оседлый образ жизни, и так как таких мест в степи немного, и они издавна уже используются киргизами как места зимних стоянок, то вполне понятно, что отнятие их, хотя и под видом «изъятия «излишка», чрезвычайно сильно отра­зилось на киргизском хозяйстве». Всего за 14 лет существования вре­менных партий по образованию переселенческих участков в степных областях у казахов фактически было изъято около 3,5 млн. десятин излишков земли.

Не столько в результате переселения крестьян, сколько в ре­зультате колониальной политики правительства многие казахские хозяйства лишились освоенных пастбищ, лучших угодий и были загнаны в пустынные, полупустынные районы. Кочевое и полуко­чевое скотоводческое хозяйство оказалось в кризисном положении со всеми вытекающими отсюда хозяйственными, социальными и психологическими последствиями.

Ряд явлений в социально-экономической жизни Казахстана нача­ла XX в. был тесно связан с внутренними и внешними условиями его развития: резким сокращением кочевых путей скотоводов и про­цессом оседания, ростом сельского отходничества в результате уси­ления социального расслоения в аулах. Отходники нанимались на работу батраками на промыслы и в мастерские, на горно-заводские предприятия и в места разработки минерального сырья. Батраки и бедняки составляли более половины всего населения, из них форми­ровался местный пролетариат.

Рост отходничества в начале XX в. имел ряд последствий. От­ходничество ослабляло патриархальные связи людей, имевшие еще значительную силу в общественных отношениях казахов. Оно уси­ливало контакты с другими обществами и укладами жизни, в том числе с городской и производственной культурой. В этом плане от­ходничество было прогрессивным явлением во внутренней жизни казахского общества. Применительно к условиям внутренней России, В.И. Ленин писал, что «неземледельческий отход представляет из себя явление прогрессивное, он вырывает население из заброшен­ных, отсталых, забытых историей захолустий и втягивает в водово­рот современной общественной жизни. Он повышает грамотность населения и сознательность его, прививает ему культурные привыч­ки и потребности».^[6] Это относится и к казахскому обществу.

Новой чертой в социально-демографической структуре Казахстана того периода была его многонациональность, сложившаяся в результа­те массового переселения крестьян из центральной России, Украины, а также бегства уйгуров и дунган из Китая. В 30-е г. XIX в. казахи в целом по Российской империи составляли 2,2, по Казахстану - 96,4, а в 1897 г. - соответственно 2,4 и 79,81%.

Многонациональная структура Казахстана со значительным удель­ным весом русских имела далеко идущие прогрессивные последствия. Усилились контакты и связи между русскими и казахами, хозяйствен­ные и товарно-обменные отношения между ними. Более высокая куль­тура русских в сферах материального производства в духовной жизни и в быту оказала ощутимое влияние на многие стороны жизнедеятель­ности местного населения. Чувства неприязни и отчуждения, кото­рыми характеризовались межнациональные отношения в начальный период переселения крестьян из России и Китая, постепенно сменя­лись отношениями соседства, доброжелательности и дружбы. В этом непростом процессе немаловажную роль играли отношения трудовых слоев разных народов, составлявших большинство переселенцев. Как отмечали современники, «рядовые киргизы» охотно вступают во все­возможные отношения с переселенцами, меняют под их влиянием всю обстановку.., допускают широкий обмен услугами и вообще не чужда­ются близкого соседского сожительства с пришельцами, а напротив, ищут их».

В исторической перспективе непосредственные контакты с русски­ми, растущие хозяйственные и культурные связи с ними имели решаю­щее значение для социально-экономического и идейно-политического прогресса казахского общества, становления и утверждения дружбы между двумя народами. Это происходило вопреки намерениям, пла­нам и действиям царского правительства, выступавшего в союзе с верхушкой казахского общества. Царизм культивировал разделение общества на русские поселения и казахские аулы, разжигал межна­циональные трения и поддерживал их. С этой целью, например, цар­ская администрация эпизодически организовывала воинские рейды против мирных казахских аулов, чтобы держать последних в страхе и повиновении, а также поддерживать определенную дистанцию меж­ду русскими и казахами. Все это делалось для того, чтобы Казахстан оставался навсегда отсталой колониальной территорией, оторванной от других частей империи.

Вместе с тем интенсивное вовлечение Казахстана в орбиту отно­шений Российской империи, усиление влияния русской культуры и цивилизаторских идей на казахское общество, а также потребности внутреннего развития казахского общества, для которого рамки пат­риархально-феодальных отношений стали уже тесными, обусловили зарождение и формирование казахского просветительства. Оно берет свое начало с середины XIX в., заметным общественным явлением становится с конца XIX в. Развитие казахского просветительства сов­пало с формированием национальной интеллигенции, большинство представителей которой получали русское или смешанное русско- казахское образование. «Формирование интеллигенции в основном шло через русско-туземные начальные школы, гимназии, реальные училища, специализированные школы в русских деревнях, поселках, станциях и городах. Немногие из ее числа получили образование в университетах и других высших учебных заведениях России».

Освободительное движение народов России, революционные собы­тия 1905 - 1907 гг. в центре России отозвались и в казахском крае. Под влиянием этих событий в идейно-политической жизни края происхо­дили ощутимые изменения, которые можно было назвать пробужде­нием народного самосознания.

Революция 1905 г. в России придала значительный импульс наци­ональной жизни казахов. Она пробудила почти все силы местного на­селения. Начался новый этап в интеллектуальной истории казахского общества.

Социальная неоднородность участников освободительного движе­ния Казахстана обусловила чрезвычайную пестроту идейной жизни казахского общества. Представители имущих слоев казахского об­щества, мусульманского духовенства и правого крыла национальной буржуазии выдвинули ряд требований перед царским правительс­твом: подчинить казахское население Оренбургскому магометанс­кому духовному управлению, предоставить свободу строительства и организации мечетей и медресе с преподаванием в них арабского, персидского и турецкого языков, изъять из ведения биев - судей дела брачные и наследственные и передать их всецело в ведение мулл для решения их по шариату, обеспечить полную свободу ходжата и паломничества в мусульманские центры Востока; запретить деятель­ность православных миссионеров; разрешить казахам открывать за­воды, рудники и приобретать земли; уменьшить подати; упразднить институт крестьянских начальников в уездах края и др.

В период оживления национальной жизни не осталось в стороне и местное мусульманское духовенство, тем более что потрясенный ре­волюцией самодержец поощрял деятелей местного духовенства в их попытках укрепить пошатнувшиеся позиции религии.

Прогрессивно настроенная часть национальной интеллигенции более трезво рассматривала особенности и перспективы развития ка­захского общества. Она считала, что без активности и освоения нового, передового у других народов казахи не смогут преодолеть отсталость, патриархальный взгляд на окружающее, свою изолированность и чувство неприязни к другим обществам. Они предлагали пути ре­шения из создавшегося положения. Первое и основное условие пре­одоления косности, забитости народа они видели в просвещении. Эта часть национальной интеллигенции выступала также за постепенный переход кочевников, полукочевников к оседлости, за возведение цен­тров культуры городского типа в степи, а также за модернизацию местной системы управления, особенно судебной. Словом, разные социальные группы и их представители в казахском обществе, пре­следовавшие разные цели, считали удобным воспользоваться бла­гоприятной обстановкой для удовлетворения своих требований, для обсуждения идей и планов на будущее, для укрепления своих позиций и расширения влияния в массах. Как и следовало ожидать, во главе процесса национального пробуждения стремилась встать, и не без ус­пеха, разночинная по составу национальная интеллигенция.

Революция 1905 - 1907 гг. открыла новый этап в социальном и национальном пробуждении казахов. В крае стали выходить массо­вым тиражом книги на социальные темы. Вдохновленная первыми успехами, некоторыми уступками царской администрации, казахская передовая интеллигенция стремилась использовать благоприятный момент для усиления агитационно-разъяснительной и литературно­издательской деятельности.                .

Казахская интеллигенция по своему социальному составу была не­однородной. Наряду с представителями низших и средних слоев в ее составе были и выходцы из зажиточных, обеспеченных семей и даже из нарождающейся крупной национальной буржуазии. На первых по­рах в рамках общенациональных лозунгов они выступали как общая сила. Их объединяла ненависть к самодержавию.

Царское самодержавие, в течение нескольких веков накопившее опыт ведения борьбы против собственного народа и против выступ­ления ряда угнетенных народов, проживающих в составе Российской империи, проводило политику подавления всяких признаков воль­нодумства и среди казахов. Царизм стремился искоренить всякое суждение и поступки, противоречившие его интересам, задушить в самом зародыше любое проявление критического отношения к поли­тике самодержавного управления и не допустить проникновения в казахскую степь идей прогрессивных мыслителей России. Стремясь оградить казахскую степь от проникновения освободительных идей, идущих из России, царизм в союзе с казахской эксплуататорской вер­хушкой и реакционным духовенством, удерживая основную массу населения края в невежестве, бесправии и закабалении, надеялся про­длить свое господство в Казахстане на неопределенно долгое время.

Все это тормозило, но не смогло свести на нет демократическое, буржуазно-демократическое движение, являющееся закономерным этапом освободительного движения для остальных средневековых обществ, на начальном этапе их перехода на рельсы новобуржуазных отношений. В.И. Ленин, давая оценку положению, сложившемуся после революции 1905 г. на Востоке, писал, что «в этой цепи событий только слепой может не видеть пробуждение целого ряда буржуазно­демократических национальных движений».

Напуганное событиями 1905 - 1907 гг. самодержавие стало искать поддержку у национальной буржуазии, в том числе окраин, стремясь расколоть и ослабить антимонархическое движение в национальных окраинах. Ценой огромных усилий царизм выдержал первый натиск рабочих и внес раскол в антимонархическое движение. Но это был временный успех.

Социальное и национальное пробуждение казахского народа, нача­ло которому проложили революционные события в России 1905 - 1907 гг., сопровождалось ослаблением веры в царя и местной «туземной» администрации, в возможности добиться разрешения национального вопроса местными средствами и действиями в одиночку. Начало XX в. вошло в историю казахского народа как начало союза казахского и русского народов в освободительном движении. Слова В.И. Ленина о том, что «у европейского сознательного рабочего уже есть азиатские товарищи и число этих товарищей будет расти не по дням, а по ча­сам», относились и к Казахстану.

Предки М. Сералина происходили из г. Туркестана. Дед по отцу - Турсунбай-кожа был среднезажиточным кочевником. Его аул за­нимал пастбища в низовьях Сырдарьи. По семейным преданиям, он любил музыку и поэзию, сочинял песни и стихи, пользовался уваже­нием у одноаульцев и в округе.

Отец Мухамеджана Сералы рано остался без отца. В отличие от свое­го отца скотоводством не занимался. В молодости увлекался сочинением стихов и музыки, обладал хорошим голосом, пел. Без него, как говорят, не проходили вечера в окрестных аулах. Одно время он входил в свиту молодого султана-правителя части младшего жуза Ахмета Джантюри- на, сопровождал его в поездках по степи. Ценили Сералы также за на­ходчивость и талант импровизатора. По некоторым данным, он получил хорошее для того времени домашнее образование, учился в медресе, вла­дел некоторыми навыками врачевания, которые передали ему родители. Со временем он пришел к убеждению о необходимости распространения просвещения среди казахской молодежи. Переехав в Кустанайскую степь, Сералы занялся обучением детей. Но в народе был известен не столько как учитель, сколько как одаренный певец и сочинитель стихов.

В рукописном фонде научной библиотеки Академии наук Казах­ской ССР сохранилось несколько стихов Сералы-ходжи. Они посвя­щены моральным темам. «Друг, каким он должен быть», «Памятное дерево», «Слава перед смертью». Судя по ним, он обладал тонким поэтическим даром и проницательным умом. Вот несколько строк из его стихов.

Дос, емес - дос сыртынан жамандаса,

Несі дос, бір катесін жаба алмаса.

Душпан шіркін не демейді,

Қауып етіп бір адамнан уялмаса.

Дос емес, досты - сөзін көтермесе,

Салган жерден тубіңе жетем десе.

Негылып дос атына қосылады,

Көтермей бір сөзіңді буйпем десе.

Жақынның әрбір сөзін қайырмаңыз,

Жасырган жердей қылып майырмаңыз.

Сыр алмаган біреумен дос болдым деп,

Сыр алган досыңыздан айрылмаңыз.

В этом стихотворении воспевается истинная дружба, ее мораль­ные и ценностные черты, какими являются честность и душевность, открытость и преданность, немелочность и способность прийти на защиту друга, если он попал в беду. В другом стихотворении, названном «Прощальное слово Сералы», сказанное им перед своей смертью, имеются следующие строки:

Дуние қырда ойнаган лақіпайсысың,

Мекен гып қандай жанга турақтайсың.

Еріксіз көнбегенді көндіресің,

Жол білмес асау кердей булгақтайсың.

Азгана көңіл ашар қызыгьщ бар,

Кетеріңе келгенде сылаңдайсың,

Тыгыны жоқ шыныга куйгандай-ақ,

Қашарыңа келгенде сынаптайсың.

За поэтическую одаренность прозванный в народе Сералы-акыном, он, видимо, настолько стоял в своем искусстве высоко, что участвовал в поэтических состязаниях (айтысах) с наиболее крупными импрови­заторами-поэтами. Известный советский казахский писатель Шахмет Хусаинов в 1943 г. записал и сдал в фонд научной библиотеки Академии наук Казахской ССР текст такого айтыса между Сералы и Орынбаем. Поэтическое состязание произошло при следующих обстоятельствах: когда Сералы уехал в Бухару, поэт Орынбай посетил Ахмета-торе, сына Кенесары, и получил от него в подарок хорошего коня за хвалеб­ные стихи. По возвращении Сералы, узнав об этом случае, прогово­рил: «Жаль, что не было тогда меня, я бы победил его (в состязаниях), вынудил бы Орынбая оставить мне своего коня». Такие слова могли исходить только из уст крупного, известного поэта. Этот случай народ сохранил в своей памяти. Поэты впоследствии встретились в том же доме Ахмета-торе. Поэт Орынбай на приветственное слово Сералы и готовность его состязаться в стихах с ним ответил:

Ассалаумагалайкум Сералы інім,

Дәулепі бітіп жабылсын бойда мінің,

Жақсы леп, жарым ырыс деген сөз бар

Баласы асылзада данагерім.

Нәсілің төрт тараптан діндар қожам,

Қисы журме, іпузу жур, жол бар қожам,

Қолына устап кііпап дәріс айтпай,

Өлеңде молда болсаң нең бар қожам.

Этими словами поэт Орынбай с одной стороны, воздает должное поэтическому таланту Сералы, а с другой, как это положено в айты- се (песенное состязание), находит в нем, в его генеалогии «слабые» места, указывая на которые можно уязвить самолюбие оппонента.Замечательный композитор А.В. Затаевич, собравший богатейшие образцы казахской фольклорной музыкальной культуры в начале 20-х гг., писал: «Песню Сералы я лично склонен считать одним из перлов настоящего сборника. По своей форме она необыкновенно светла и оригинальна». В дальнейшем А.В. Затаевич несколько раз пытался за­писывать песни и мелодии Сералы-акына. К сожалению, его поиски не увенчались успехом, и он с досадой сетует: «Серали-акын, певец Кус­танайской губернии, умерший в 1876 году, 40 лет от роду, был поэтом и автором напевов. По приведенному здесь образчику можно судить о том, что это был музыкальный самородок великолепного дарования, и тем более жаль, что его песни, своевременно никем не записанные, в настоящее время почти совершенно порастерялись.., все мои старания найти и записать еще какие-либо песни прекрасного кустанайского мастера остались безрезультатными».

Во время встречи с А.В. Затаевичем М. Сералин рассказывал ему, что его отец - Сералы-акын вместе с тем был «горе-коммерсантом», непрактичным и добрым. Быстро прогорел, но не унывая, к радости окружающих, брался за домбру и пел. Текст и музыку, как правило, слагал он сам.

Семья М. Сералина была религиозной. Традиционно в семье ходжей в отличие от кочевников-скотоводов более строго соблюдались рели­гиозные правила и обряды, и к этому приучали детей с ранних лет. Де­тские религиозные впечатления в определенной степени влияли на его дальнейшую жизнь и деятельность, формирование мировоззрения.

Семья Сералы скорее относилась к категории слабообеспеченных, хотя не была и бедной. Ему не удалось успешно сочетать искусство певца и поэта с деятельностью торговца, каковым пытался стать он по совету родственников. В последние годы жизни Сералы-акын обеднел и умер в долгах.

М. Сералин гордился своим отцом, уважительным отношением ка­захского народа к его памяти. Об этом он писал в вводной части поэмы «Топ жарган».

М. Сералин родился в 1872 г. Когда ему было три года, умер отец. Для семьи наступили тяжелые времена. Воспитание детей легло на плечи матери. В этом ей оказывали помощь и поддержку одноаульцы, с почтением относившиеся к дому Сералы-акына, а также ближайшие родственники. Об этих годах М. Сералин писал:

Қудайым сәби шақта жетім етті,

Жетімдік жарлық пен қатты дертті.

Атаны жақсы көрген аркрсында, Көрген баршасы да қурметтеді».

В 1880-1887 гг. М. Сералин учился в медресе вг. Троицке, считавшемся в ту пору лучшим в Центральном Казахстане. После завершения учебы мать отправила Мухамеджана в г. Кустанай к родственнику Арыстану Мыржакупулы для продолжения учебы и обучения ремеслу. Там он поступил в Кустанайское двухклассное русско-киргизское (казахское) училище. Прилежание и способности М. Сералина обратили на него внимание учителей. Один из них - Ильиных становится весьма близ­ким М. Сералину, снабжает его литературой, помогает его интеллек­туальному росту. По совету и рекомендации Ильиных, после окон­чания училища Мухамеджан едет в г. Оренбург, где, успешно сдав вступительные экзамены, зачисляется в учительскую семинарию, закончить которую ему не пришлось. По семейным и материальным обстоятельствам он вынужден был работать.

М. Сералин родился, вырос и начал свою трудовую деятельность в Кустанайском уезде, с ним была связана его дальнейшая судьба. Куста­найский уезд (бывший Николаевский) с территорией 69 183 км² до 1917 г. входил в состав Тургайской области. Его административным центром вначале был г. Троицк, а с конца XIX в. - г. Кустанай, основанный рус­скими переселенцами. Кустанай, возведенный в степень города в 1893 г., быстро рос. Его население за период с 1885 по 1900 гг. выросло с 7325 чел. до 16 175, т. е. более чем в два раза. Вскоре он стал значительным торговым, экономическим и культурным центром уезда и Тургайской области. Этому способствовало удобное географическое положение, воз­ведение железнодорожной ветки Кустанай - Троицк в 1913 г.

Только перечень учебных заведений, имевшихся в то время в г. Кустанае, характеризует его как значительный культурный центр на северо-западе Казахстана. Так, в 1884 г., по настоянию инспек­тора учебных заведений Тургайской области Ибрая Алтынсарина, в г. Кустанай из г. Троицка была переведена классная школа, ставшая первым учебным заведением города. Уже через год, в 1885 г., в ней обучались 55 учеников, из них 30 казахских мальчиков и 25 русских детей. Из стен этой школы вышел ряд видных деятелей казахского об­щества: Алиби Джангильдин, Спандияр Кубеев и др. К 1911 г. в городе действовали реальное училище, Александровская русско-киргизская (казахская) гимназия, духовенское русско-киргизское (казахское) учи­лище, двухклассное русско-киргизское (казахское) училище, город­ское четырехклассное училище, педагогические курсы и др. - всего 27 учебных заведений, в которых обучались 2370 учащихся. При русско- казахских училищах были организованы интернаты для мальчиков и девочек из казахских аулов.

Население уезда было многонациональным, причем более полови­ны его составляли русские.

Кустанайский уезд имел самую большую плотность населения. Здесь проживала основная масса русских, намного больше, чем во всех остальных уездах Тургайской области вместе взятых. Одних русских поселков в уезде насчитывалось 299, что составляло 66% всех поселков в области. Большинство казахского населения занима­лось кочевым и полукочевым скотоводством. Многие из них в начале XX в. уже имели небольшие посевные участки вблизи зимовок, по берегам небольших рек и на богаре. Однако основным источником благосостояния и хозяйственных доходов казахских семей остава­лось пастбищное скотоводство. В 1911 г. на одну семью русского крестьянина приходилось около 8 голов скота, а на одну кибитку казахов - более 30 голов.

Административно уезд делился по территориально-национальному принципу. Для русского населения создавались отдельные волости. Первые управлялись на основе крестьянского Положения, как и в цен­тральных областях России, а казахи - по Положению об управлении в степных областях от 25 марта 1891 г. Русские, проживавшие на тер­ритории казахских волостей, управлялись и подлежали юрисдикции только русских властей. Такой порядок распространялся и на казахов.

Вопреки политике царской администрации и ее наместников, на­правленной на разъединение и противопоставление народов, трудовые массы русского и казахского населения завязывали тесные хозяйс­твенные, деловые и семейные связи. В их отношениях закладывались основы дружбы и взаимной солидарности в борьбе за жизненные ин­тересы, против царского режима.

В Кустанайском уезде, территориально расположенном на грани­це с Россией, влияние на местное население передовой экономики и культуры, а также освободительных идей и движения русского народа было более активным, чем во внутренних районах Казахстана.

М. Сералин как мыслитель и общественный деятель формировался в общении с русскими крестьянами, людьми передовых взглядов. Вместе с тем с молоком матери он впитал психологию, быт, интересы и нужды казахского народа. Социальная среда, в гуще которой находил­ся М. Сералин, была разнообразной, насыщенной событиями. Она да­вала молодому Сералину богатую пищу для размышлений, подводила к критической оценке политики царизма, проводимой в Казахстане, к осознанию необходимости преодоления отсталости казахского наро­да, приобщения к цивилизации.

М. Сералин ставит перед собой задачу идти «в народ», глубже знать его состояние, настроение и нужды, способствовать распространению образования и русской грамоты. В открытии мектебов и училищ для казахских детей он видит долг казахской интеллигенции. Руководи­мый этой идеей, он едет в Приаралье, в пустынные и полупустынные районы казахских кочевий. Там, в гуще казахских аулов, сохранивших во многом традиционный быт кочевников-скотоводов, он решил учить детей.

Район, куда направился М. Сералин вместе с караваном, был песча­ной пустыней. Инспектор школ Тургайской области А.А. Алекторов на страницах столичной газеты так описывал эту поездку М. Сералина к берегам Аральского моря: «Странный караван двигался в начале сен­тября к берегам Аральского моря. Никто не мог определить, что за ка­раван идет и чем нагружены верблюды. Одна тропа пересекала другую, образуя бесчисленное множество верблюжьих дорог, и неопытному человеку никогда не найти бы своей дороги, а караван шел уверенным шагом. Всегда любопытные встречные киргизы напрасно всматри­вались в тюки - все им было непонятно. Верблюды нагружены были ученическими столами, классными досками и разными школьными принадлежностями. Караван остановился в урочище Талыспе. Здесь, в доме казаха Жасаганбергена Пирманова, в ауле №4 Тургайской волос­ти Иргизского уезда Тургайской области предположено было открыть первую на Аральском море аульную школу. Собравшиеся киргизы ощу­пывали руками мебель, развертывали невиданные книги и покачивали головами. Школа открыта при одиннадцати учениках, и семь поступили на другой день. Учителем назначены окончивший курс Кустанайского педагогического класса киргиз Сералин». Далее школьный инспектор отмечает: «Мог ли тогда, 12 лет тому назад, я предполагать, что и сюда заглянет просвещение, что эти пустынные берега огласятся веселыми голосами школьников, что с книжками в руках побегут киргизские дети в русские училища, сядут за русскую азбуку».

Это были первые шаги его самостоятельной деятельности, и начи­нал он их на ниве просвещения казахского народа.

В Приаралье М. Сералин пробыл несколько лет. Известно, что в эти годы он задумывает планы будущих поэм и заканчивает одну из них. В 1900 г. в г. Троицке выходит первая поэма «Топ жарган», написанная в 1888 г. В ней он воспевает удальство и храбрость молодых и славит степного скакуна, способного спасти жизнь джигита в час трудных испытаний.

В поэме «Гулкашима», написанной в 1901 г., М. Сералин выступает против старых и вредных обычаев, широко распространенных в казах­ской степи, узаконивших положение, при котором девушек выдавали замуж против их воли, продавали, наследовали, как вещь.

Против несправедливости и насилия протестует М. Сералин и в ранних стихах. Для этого он часто выбирал иносказательную форму. В поэме «Слезы Сайгака» он описывает случай, когда жестоконрав­ный охотник расставлял свои капканы (ловушки) в степи, в одну из которых попала самка Сайгака. В предсмертных муках, прощаясь с жизнью, она вдруг увидела человека в образе Мухаммед-пророка и обратилась к нему с просьбой.

Пришелец услышал ее страдания и, искренне желая ей помочь, обратился к охотнику с просьбой дать ее ему на поруки с обязательс­твом, что она, накормив своих детей, вернется, и человек волен будет поступать с ней, как захочет.

Сайгачиха сдержала обещание: возвратилась с двумя своими козля­тами раньше срока и, обняв детей в последний раз, отдала себя в рас­поряжение охотника. Он был изумлен, а затем заплакал: «Не достоин я называться человеком, намного лучше меня дикие обитатели степи». И дал ей свободу. В этой небольшой по объему поэме-легенде М. Се­ралин, с одной стороны, наделяет добро силой, способной одолеть зло, а с другой - восстает против угнетения слабых, против жестокости человека по отношению к беззащитным диким обитателям земли.

От бытовых и нравственных проблем, которые преобладали в ран­них произведениях М. Сералина и имели социальное звучание, пос­тепенно он переходит к идее служения народу, поискам практических путей ее реализации.

В те годы М. Сералин еще четко не представлял, каким образом он будет служить своему народу, но одно было для него ясно, что необхо­димо всемерно способствовать пробуждению народа и преодолению старых взглядов, консервирующих отсталость казахского общества.

В 1900 г. М. Сералин переехал в г. Троицк и устроился на работу приказчиком у купца Яушева. Выполняя поручения Яушева, он часто выезжал в степь, в г. Оренбург и Кустанай. Постоянные поездки да­вали ему возможность лучше узнать жизнь населения различных его слоев, познакомиться с прогрессивно мыслящими людьми.

В жизни М. Сералина и его идейно-политическом становлении г. Троицк сыграл первостепенную роль. Здесь он по-настоящему при­общился к русской культуре, увлекся передовыми идеями русских и татарских просветителей, стал постоянным читателем городской библиотеки, установил контакты с патриотически настроенной час­тью образованной казахской молодежи и стал одним из ее лидеров, с русской местной интеллигенцией и рабочими.

М. Сералин был разносторонне развитым человеком. С малых лет он много читал, имел личную библиотеку. Многие книги, изданные в Казани, Уфе и Оренбурге на турко-казахском и татарском языках, он брал с собой в Приаралье. Позже М. Сералин описывал чувства, ох­ватившие его, когда ему привозили новые книги татарских просвети­телей: «Я, как голодный, набросился на них и прочитал на одном ды­хании. По прочтении их мои мысли озарились как солнце, вышедшее над горизонтом... Никогда не изгладятся из моей памяти те времена, когда я на берегу Сырдарьи читал эти книги, как будто я встретился с лучшим другом». Пристрастие к книгам сохранилось у него на всю жизнь. Повзрослев, он обогатил свою библиотеку книгами на русском языке, среди которых были и запрещенные.

Страстно увлекался М. Сералин фольклором: собирал, изучал и записывал его. Его занимала приключенческая жизнь Марала Курма­нова, которого можно назвать «возмутителем спокойствия» в степи, выдавшего себя за посланца «неба» для установления нового поряд­ка на земле. Собрав о нем сведения, Сералин сообщил их русскому ученому И.И. Крафту, который опубликовал статью о М. Курманове. К его сородичам принадлежал акын Шортанбай, многие стихотворе­ния которого направлены против невежества, косности и социальной несправедливости. М. Сералин с почтением относился и к личности, и к творчеству Шортанбая, называя его «печальником казахской бед­ноты». Одна из статей, напечатанная в первые годы Советской власти и обращенная к трудовому казахскому населению, начиналась следу­ющими словами: «Лет 50 тому назад киргизский поэт Шортанбай пел следующие песни: Как может хорошо жить киргизский кедей (бедняк), коли он все лето косит сено, всю осень жнет хлеб, а добытую таким образом трудовую копейку от него «на расходы» отнимает толмач? Зимою кедей режет последнюю корову на мясо, а теленка от коровы забирает себе богач. Сколько бы ни эксплуатировал бедняка, утроба бая не насыщается, и он готов отнять у кедея последнее достояние. За отказ бедняка от бесплатной работы, хотя бы на один день, бай отказывает бедняку в чашке жирного супа». Так пел печальный поэт киргизской бедноты Шортанбай.

Одной из особенностей условий формирования Мухамеджана Се­ралина как деятеля было то, что он жил, воспитывался и рос в среде трех народов - казахского, русского и татарского. Эта его связь была не столько кровно-родственной, сколько духовной: с юных лет, со школьной скамьи он тесно общался и дружил с передовыми предста­вителями этих народов. Тесное общение с ними, совместное участие в делах обогащали, расширяли кругозор и способствовали становлению М. Сералина как зрелого общественно-политического деятеля.

М. Сералин был истинным сыном казахского народа, хорошо знал быт и психологию и кочевника-скотовода, и полуоседлого и оседло­го земледельца, еще не успевшего оторваться полностью от жизни скотовода.

Вместе с тем он родился на русско-казахской границе, воспитывался и вырос под непосредственным влиянием общества, социального и идей­ного климата городов Троицка и Кустаная, основанных русскими, где абсолютное большинство населения составляли русские, Учился он в русско-казахском училище, многие из друзей его также были русские.

Он хорошо знал быт, уклад жизни и психологию русского пересе­ленца-крестьянина, ибо аул М. Сералина находился в непосредствен­ном соседстве с русской переселенческой деревней, обмен, общение и связи между которыми были интенсивными и постоянными. Юношей Мухамеджан часто гостил в русской деревне, в зрелые годы среди его наставников, единомышленников и близких немало было русских пе­редовых рабочих, интеллигентов и революционеров: Ужгин, Ильинс­кий, Ашмарин, Сосновский, Зиссер и многие другие. М. Сералин хорошо знал русский язык, свои стихи с казахского переводил сам, а иногда и сочинял на русском языке.

Русская культура и освободительное движение в России были ос­новными родниками, из которых М. Сералин черпал вдохновение для служения своему народу, ориентирами, по которым он сверял свои идеи и планы, свой путь и деятельность.

Не меньшее значение в его становлении имела татарская культура и ее передовые деятели, жившие и работавшие в Оренбурге, Уральске, Кустанае и Троицке. Не только М. Сералин, но и другие казахские де­ятели в той или иной мере испытывали благотворное влияние передо­вой татарской общественной мысли и ее представителей. М. Сералин. пожалуй, в наибольшей степени был связан с татарской культурой и ее прогрессивными традициями.

Говоря о влиянии татарской культуры на казахское общество в широком смысле слова, следует иметь в виду, что, во-первых, Тата­рия раньше всех других регионов мусульманского Востока России приобщилась к русской культуре и к европейской цивилизации; во- вторых, в ней раньше, чем в Средней Азии и Казахстане, зародились просветительское, либеральное, мелкобуржуазное и революционное

движение; в-третьих, татары, будучи одной из самых многочисленных и образованных народностей среди мусульман России и в силу того, что они в значительном числе проживали в городах, кишлаках и аулах Туркестана и Казахстана, нередко были наставниками молодежи в этих регионах.

В распространении просветительских идей и просвещения в Тур­кестане, Бухарском эмирате, Хивинском ханстве и Казахстане заслуга татарских просветителей, учителей и деятелей общественной мысли значительна.

Не последнюю роль в идейном становлении и формировании М. Сералина как деятеля дореволюционной казахской общественной мысли играли общение, тесные контакты с передовой татарской интеллигенцией. Надо сказать, что это было влияние не только пе­редовых людей Татарии, той их части, которая была связана с Ка­захстаном, но и татарской культуры в целом, взятой в ее социально­экономическом, хозяйственном и идейном аспектах.

Мать Мухамеджана Сералина была дочерью ногайского ремес­ленника Бекчентаева, который приходился родственником Яушеву, известному татарскому купцу, жившему в г. Троицке. Яушевы обла­дали крупным капиталом, имели свою торговую фирму и несколько контор. Их торговые связи простирались на многие губернии цент­ральной и западной России. После смерти отца М. Сералина Яушевы как родственники стали оказывать ему покровительство: помогали устроиться учиться в медресе, приобрести навыки работы в торговой конторе.

В доме Моллахмета Яушева, у которого работал Сералин, время от времени собирались известные в те годы местные татарские деятели, а также приезжавшие из Оренбурга и других городов учителя, издатели газет, владельцы типографий, образованная молодежь. Среди них было немало лиц, связанных с просветительским, народно-демократичес­ким и даже социал-демократическим движением в Татарии, Поволжье, в центральных губерниях России. Общаясь с ними, участвуя в спорах на политические темы, М. Сералин расширял свой общественный и политический кругозор.

М. Яушев, будучи крупным торговцем, придерживался либераль­ных взглядов на политические события в России. Это подтверждает и С.С. Ужгин, называвший его «либеральным купцом».¹ Яушев сочувс­твенно относился к татарской молодой интеллигенции, зараженной мелкобуржуазными и демократическими идеями обновления общества, оказывал ей материальную помощь. Он не раз значился в жандармских донесениях и материалах в числе «опасных» людей за покровительство ссыльным, а также местным радикальным татарским деятелям. Один из таких случаев был связан с его сближением с Абдуллой Буби (Бабин­ским), учителем Вятской губернии, сосланным в ноябре 1913 г. в Тро­ицк за свободомыслие. М. Яушеву ставилось в вину его сочувственное отношение к фельдшеру Мухамедшину, издателю журнала «Акмолла» X. Танееву и другим, за которыми был установлен надзор царской охранки. За это Яушевы подвергались репрессивным мерам.

Первое учебное заведение, двери которого открылись перед М. Сералиным, было медресе в г. Троицке, основанное в свое время волжскими татарами-миссионерами. В числе его преподавателей не­мало было хорошо образованных людей, пропагандистов народного просвещения и лиц, связанных с передовыми для того времени идей­ными течениями в России и Татарии, а также в Северном Казахстане. На впечатлительного юношу из казахской степи идейная обстановка в медресе оказала заметное влияние.

Какое-то время М. Сералин увлекался идеями Шагабуддина Мар- джани (1815 - 1889 гг.) - известного татарского ученого, историка и этнографа, критически относившегося к мусульманским фанатикам. В 1849 г. Марджани открыл медресе, в котором в учебную программу были включены и светские дисциплины: история, литература, астроно­мия и др. Это вызвало сопротивление ортодоксальных мулл и богатых священнослужителей. Позднее Ш. Марджани с болью говорил: «Они, предлагая подражать медресе из деревни Кышкар и из деревни Буби, а также казанским медресе, мое медресе погубили. Все мои предложения о новых методах преподавания, с которыми я приехал из Бухары, пошли насмарку. Напрасно тратят время, занимаясь пустяками. Нужные пред­меты не преподают. Ах, это проклятое время, что же делать?».

Ш. Марджани был горячим сторонником изучения русского языка и содействовал тем, кто желал отдать своих детей в русские школы. Свои идеи он изложил в работах «Кончина предков и воздаяние по­томков», «История Булгарии» и др. Историческое значение трудов Ш. Марджани определяется критикой догматизма и схоластики, имев­ших широкое распространение среди мусульманского духовенства того времени. Выступления в защиту свободы мысли, признание пре­имуществ знания и необходимости изучения наук и русского языка ставят Ш. Марджани в ряд прогрессивных деятелей.

Просветительские и гуманистические взгляды и идеи Ш. Марджа- ни оказали определенное влияние на творчество многих казахских и башкирских общественных деятелей: И.А. Алтынсарина, А. Кунан­баева, Ахансеры. Известный поэт Акмулла считал себя учеником Ш. Марджани. М. Сералин высоко ценил труды Ш. Марджани и на­стойчиво предлагал молодежи изучать его идеалы и следовать им, в особенности в деле распространения образования среди казахского народа.

В связи со 100-летним юбилеем Ш. Марджани в 1915 г. М. Сералин опубликовал статью, в которой особо отметил его заслуги перед наро­дами Востока в их сближении с Россией, ее культурой. «В тот день, - говорилось в статье, - много людей собралось на его могиле и покло­нились его памяти и духу. Среди них были татары, казахи и кавказцы, приезжие из Туркестана, а также молодежь, жаждавшая знаний. От юношей до белобородых старцев, от мулл с огромными белыми чал­мами на голове до студентов, одетых в формы, можно было встретить здесь». М. Сералин призывал казахских интеллигентов брать пример с Ш. Марджани и направить свои усилия на просвещение народа, бе­режно относиться к идейно-просветительскому наследию передовых казахских мыслителей прошлых эпох, в том числе и к наследию Ибрая Алтынсарина.

Не только идеи Ш. Марджани, но и ряда других деятелей прогрес­сивной татарской культуры, оказали заметное влияние на М. Серали­на, особенно в годы его увлечения народным просвещением.

Нам представляется справедливым утверждение С. Асфендиярова, что на начальном этапе творчества М. Сералин испытывал влияние татарских джадидов. Это течение общественной мысли возникло в про­тивовес схоластическому методу обучения в мусульманских медресе, основанному на заучивании догм корана и других религиозных учений, оторванных от жизни, от потребностей общественного развития.

Джадидизм возник в пореформенный период в среде татар. Этому способствовало то обстоятельство, что Татария раньше других реги­онов мусульманского Востока России втянулась в сферу буржуазных отношений, находилась ближе к центральной России, имела тесные связи с ней. Передовые татарские общественные деятели видели отста­лость Татарии в области науки и просвещения по сравнению с Россией и европейскими народами. Татарские школы, где было сильно засилие мусульманского духовенства, не соответствовали возросшим требо­ваниям эпохи. Критикуя фанатичных мулл, прогрессивная интелли­генция выступала с требованием проведения реформы в мектебах и медресе. Они боролись за введение в школах европейского звукового метода обучения, который по-арабски назывался «усул и джадид» т.е. «новый метод». Сторонников этого метода стали называть джади- дами.

Основное внимание джадиды уделяли реформации учебных за­ведений, не вторгаясь в область практического изменения системы политической власти и формы государственного управления мет­рополии и колониальных окраин. Соблюдая идейно-политическую сдержанность, джадиды ставили задачу обучения детей и подготовку молодых кадров в русле требований эпохи просвещения и развернули достаточно активную деятельность в этом направлении.

Таким образом, джадидизм, возникший в конце XIX в., носил буржуазно-реформаторский характер. По мнению многих советских исследователей, главными задачами джадидов были ограничение влияния ортодоксальной мусульманской религии на светскую жизнь, реформа школьного образования, внедрение европейского звукового метода обучения в мектебах, широкая пропаганда и стремление при­общить мусульманские народы к европейской, в первую очередь к русской, культуре. Под этими лозунгами выступали люди различных убеждений и социальных слоев. Но объединяли их широкие интересы просвещения и недовольство закостенелой образовательной поли­тикой мусульманского духовенства. Желание джадидов ознакомить молодежь с достижениями русских и других европейских народов в области науки, техники и образования и их первые практические шаги нашли широкий отклик у молодежи. Сторонники джа-дидизма - шакирды отличались критическим, вдумчивым подходом к обще­ственным явлениям и к действительности. Даже в своем поведении они были более свободны и раскованны.

Таким образом, джадидизм подрывал вековые устои и предписания шариата и адата, вызывал вначале обеспокоенность и недовольство, а в дальнейшем - яростный гнев реакционного мусульманского духо­венства, так называемых «кадимистов».

Царское правительство отнеслось недоверчиво и к джади-дам, и к кадимистам, но, как отмечает Р.И. Нафигов, «среди мер, намеченных для реализации на местах, нет ни одной, направленной против мулл кадимистов. Главный удар наносился не по нему, а по только что ро­дившейся национальной литературе, по школам, обучающим своих учеников по европейскому звуковому методу обучения». Несомненно, новый рациональный метод обучения значительно ускорил овладение грамотой, а введение новых методов обучения явилось прогрессивным фактором.

В истории джадидизма прослеживаются два этапа: просве­тительский, объединительный и политико-реформаторский. Под вли­янием революции 1905 - 1907 гг. произошло размежевание среди его сторонников. Стали выделяться прогрессивные представители наци­ональной интеллигенции. Свою просветительскую деятельность они связывали с отношением к политической системе.

Прогрессивно-реформаторские идеи джадидизма в области про­свещения увлекли и молодого М. Сералина. О них он слышал в рус­ско-казахском училище в г. Кустанае. Новые методы обучения детей М. Сералин применил в своей работе, будучи учителем аульной шко­лы в Приаралье, где ввел преподавание русского языка и предметов общеобразовательного значения. В Казахстане конца XIX - начала XX в. внедрение новых методов обучения детей в мектебах и медресе не было сопряжено с такой ожесточенной борьбой и острыми конфлик­тами между джадидистами и кадмистами, как в Туркестане, Бухаре, Хиве.

Татарские общественные деятели, с которыми был связан М. Сера­лин, оказывали ему поддержку в разные годы жизни. По воспомина­ниям старого большевика С.С. Ужгина, Сералину нередко оказывал поддержку Ганиев, приказчик купца М. Яушева, возглавляющий татарскую демократическую интеллигенцию г. Троицка. В 1904 г. он делал предложение М. Сералину о совместном издании русско-казах­ской газеты «Сначала, - вспоминает С.С. Ужгин, - предполагалось издавать большую еженедельную газету на русском и казахском язы­ках с тем, чтобы в ней ставились и обсуждались вопросы, связанные с жизнью казахского общества и русских переселенцев. Редактором рус­ского текста намечался журналист Ильинский». Когда встал вопрос о средствах, необходимых для издания такой газеты, Ганиев убедил либерального купца М. Яушева выдать субсидию в размере 500 руб­лей. Однако М. Сералин, не желая быть зависимым от него, от денег отказался.

Ахметгали Рахматуллин, работавший в 1908 - 1918 гг. приказчиком М. Яушева, знавший М. Сералина, вспоминал: «Мухамеджан-агай об­щался с Ганиевым и Иркасовым. Все мы находились в тесном общении и большой дружбе».

Как видно из сказанного выше, М. Сералин в своих воззрениях и идейной ориентации многое воспринял из культур трех народов - ка­захского, русского и татарского, а его личная жизнь и творчество тесно были связаны с духовной жизнью этих народов.