Страница - 16

Именно поэтому Т. Р. Рыскулов указывает в своей статье, что Н. Борисов, рассуждая об истории революционного движения среди местного населения, показывает полную неосведомленность об истории революции в Туркестане. И далее Рыскулов с фактами и цифрами доказывает несостоятельность замечаний Борисова. В частности, Т. Р. Рыскулов рассматривает национальный состав Туркестана, показывает представителей местных революционеров из числа коренного населения. Среди них, например, Низаметдин Ходжаев — выходец из семьи чернорабочего, участник революции 1905—1907 гг., член РХП(б) с мая 1918 г., делегат первого съезда коммунистов Туркестана.

Заключая свою статью, Т. Р. Рыскулов пишет: “Всяким рассуждениям есть свое время и свое место. Тот, кто задумал высказать или написать свое мнение о задачах нашей партии в Туркестане или о работе советских ведомств, обязательно должны в первую очередь учитывать положение вещей в данный момент, наши политические действия и руководствоваться указаниями Центрального Комитета Российской Коммунистической партии”.

Как нам представляется, данная статья — полемика Рыскулова с Борисовым интересна следующими моментами:

1. Рыскулов выступал с классовых позиций пролетарского историка, отстаивал историческую правоту;

2. Рыскулов находился еще под глубоким впечатлением того разгрома, который он потерпел в 1920 г., высказывая свои соображения о создании партии тюркских народов и советской тюркской республики;

3. Отсюда, он стремился всеми силами подчеркнуть, даже и там, где этого не требовалось, приверженность, а, главное, необходимость “руководствоваться указаниями Центрального Комитета Российской Коммунистической партии” даже при рассмотрении исторических аспектов тех или иных публикаций.

В целом же статья представляет несомненный интерес в историко-партийном наследии Т. Р. Рыскулова. Это особенно важно иметь в виду, если учесть, что статья была написана в ноябре 1922 г.

В ноябре 1925 г. группа казахских коммунистов, комсомольцев и студентов, обучавшихся в Москве (всего 18 человек), обратилась с открытым письмом к видным в то время казахским партийным и государственным деятелям, в том числе и к Рыскулову, в котором просила ответить на ряд вопросов, касавшихся в то время казахстанской действительности. Вопросы были сложными, трудными и требовали серьезного ответа. 17 ноября 1925 г. они были опубликованы в газете “Енбекши Казах”.

Приведем эти вопросы полностью.

1. Как понимать родовые и классовые отношения среди казахов? Какие из них больше влияют на быт казаха?

2. Как понимать линию националистов, возглавляемых Ахмедом Байтурсыновым и Алиханом Букейхановым? Как характеризовать деятельность казахской националистической интеллигенции до и после революции и какое отношение к этой интелегенции должно быть теперь?

3. Марксизм-ленинизм есть боевое учение пролетариата. Коммунистическая партия по своему классовому составу — рабочая партия. Известна малочисленность казахских рабочих, казахское население в целом состоит (93-99%) из крестьянства. Как же все это вяжется с фактом ежегодного роста числа коммунистов преимущественно за счет крестьянства и интеллигенции?

4. Какие трудности и опасности мы имеем на пути создания массовой компартии среди казахов и как их одолеть?

5. Большинство наших руководящих коммунистов является выходцами из среды старой интеллигенции. Нет ли в этом возможной опасности отрицательного влияния на руководящую линию партии в Казахстане?

6. Казахский народ в культурном отношении отсталый. Каким путем теперь должна развиваться казахская национальная культура при Советской власти и имеет ли она в содержании темпа и методах развития свои особенности, свойственные только ей, отличающие ее от культуры других культурно развитых народов, например, русских?

Отвечая на поставленные молодыми коммунистами и комсомольцами вопросы, Т. Р. Рыскулов прежде всего подчеркнул их актуальность и целесообразность дальнейшего разъяснения партийных директив применительно к казахстанским условиям; указал, что в общественных отношениях у казахов первенствующую роль играют социально-экономические классовые, а не родовые факторы, которые, однако, прослеживаются во всех явлениях аульной жизни, включая быт. Разумеется, пережитки родовых отношений существуют и действуют как орудие в руках казахских эксплуататорских элементов, баев и манапов, которые используют их, как и родовые обычаи, для прикрытия своей эксплуатации трудящихся масс. Классовые противоречия в казахском ауле прикрываются положениями “о гражданском мире”, ничего общего не имеющего с современным положением аула. Далее Т. Р. Рыскулов отмечал, что в той мере, в какой национальная интеллигенция активно выступала против царизма, за развитие прогрессивных форм общественных отношений, ее деятельность заслуживает положительной оценки. При этом Т.Р. Рыскуловым было верно отмечено, что “казахский народ оформлялся как нация не под руководством буржуазии и интеллигенции, а под руководством пролетариата при Советской власти”, что “вопросы национального развития при Советской власти подчинены задаче приобщения казахского народа к социализму” и казахская культура будет развиваться как национальная по форме, социалистическая по содержанию, разумеется, с учетом ее особенностей.

Проблеме складывания казахской нации, роли казахской интеллигенции в формировании и развитии этого сложного процесса Т. Р. Рыскулов уделял серьезное внимание в своем историческом и историографическом наследии. В апреле 1926 г. он публикует в газете “Советская степь” большую статью “О формировании казахской нации и казахском пролетариате”. Эта статья была написана в ответ и по поводу статьи Брудного “Казахский пролетариат”.

Дело в том, что весной 1926 г. партийные, советские, профсоюзные и комсомольские работники Казахстана проводили весьма активное обсуждение материалов XIV съезда ВКП (б), утверждавшего, как известно, курс на социалистическую индустриализацию страны. В этих условиях одним из актуальных вопросов развития народного хозяйства был вопрос о формировании национальных отрядов рабочего класса. Это особенно было важно для национальных районов, не прошедших стадии капиталистического развития. Среди таких районов был и Казахстан.

Свои соображения по данному вопросу и изложил один из молодых профсоюзных работников Казахстана М. М. Брудный в статье “Казахский пролетариат”. Вот его-то резкие и категоричные оценки и подвергает разбору Т. Р. Рыскулов, работавший в то время заведующим агитационно-пропагандистским отделом Краевого комитета ВКП (б). При этом Т. Р. Рыскулов делает это прежде всего потому, что поднятый вопрос — важный и щекотливый, с учетом того, что статья была опубликована в печатном органе крайкома республиканской партийной организации без пояснений и примечаний, в качестве дискуссионной статьи.

Т. Р. Рыскулов посчитал необходимым высказать свою точку зрения. В своей статье он выделяет два важных вопроса: 1) о формировании казахской нации; 2) о казахском пролетариате.

Прежде всего Т. Р. Рыскулов подчеркивает, что казахский народ, сохранивший у себя еще родовые пережитки и неразвитый в промышленном отношении, складывается в рассматриваемое время в нацию под руководством Советской власти (подчеркнуто мной. — В.У. ). При этом наметился определенный рост хозяйственного и культурного развития казахского народа. По Рыскулову, формирование казахской нации при Советской власти не означает формирования из казахского народа великой цивилизованной нации со всеми присущими в рамках капиталистического общества признаками, а означает, что, будучи свободными от колониального гнета, находясь под защитой диктатуры пролетариата и состоя членами Советского Союза, республики, в том числе и Казахстан, будут приобщаться к социалистическому строительству Советской страны. Здесь Т. Р. Рыскулов очень много взял у И. В. Сталина, дополнив свое, в частности, что приобщение к социализму в. первую очередь лежит, как раз по хозяйственной линии, в особенности по линии индустриализации, а не наоборот. “Что же касается развивающейся национальной культуры казахского народа, то, много не распространяясь, скажем, что национальная культура в рамках советского строя также держит курс на социализм. Эта национальная культура должна быть национальной по форме, но пролетарской по содержанию. Такой взгляд ленинизма на этот вопрос”, — пишет Т. Р. Рыскулов.

Говоря о казахском пролетариате, Т. Р. Рыскулов резко выступает против тезиса М. М. Брудного, по которому выходило: или формирование нации во главе с пролетариатом, или отсутствие перспективы для национального развития. Т. Р. Рыскулов указывает, что наряду с той совокупностью признаков, которыми определяется нация, мы знаем, что последняя разбивается на классы. Известно, что среди казахского народа имеются пережитки патриархального родового строя в общественных отношениях, задача борьбы с которыми возлагается на зачаток казахского рабочего класса, составляющего классовую опору Советской власти и долженствующего содействовать вовлечению широких казахских масс в социалистическое строительство. В этой связи М. М. Брудный стремится выявить значение казахского пролетариата и явно высказывается за форсированное развитие Казахстана. “Все это хорошо, — пишет Т. Р. Рыскулов, — нужно поднимать эти вопросы, но не нужно доходить в этом до беспамятства. Тов. Брудный говорит: "Постепенность в этом вопросе, диктуемая не соображениями практической ограниченности нашей возможности, а принципиальными соображениями ненасильственности индустриализиции для Казахстана есть консерватизм, прикрытый фиговым листком национальной самообороны...".

Еще до статьи Рыскулова с принципиальными возражениями по поводу ошибочных утверждений Брудного, основанных на троцкистских идеях “сверхиндустриализации”, выступил казахстанский историк партии Ш. Я. Шафиро. В своей статье “О пролетариате, ищущем труда” он опровергает многие тезисы Брудного, пытавшегося доказать “опасность” промышленного развития Казахстана.

Т. Р. Рыскулов, считая тезисы Ш. Я. Шафиро правильными, но недостаточными, говорит в своей статье о том, что партия, как и в рассматриваемое время, так и раньше, отвергает теории и предложения “сверхиндивидуалистов”, пытающихся строить социалистическую промышленность путем нажима на крестьянское хозяйство, перекачки из него ресурсов в промышленность посредством тяжелых налогов, высоких цен и прочих сомнительных методов. Т. Р. Рыскулов был решительным противником всех форм и методов “сверхиндустриализиции особенно за счет эксплуатации или, точнее говоря, административно-командного нажима на крестьянские хозяйства (подчеркнуто нами. — В.У. ).

И еще хотелось бы подчеркнуть одну принципиальную мысль Т. Р. Рыскулова, изложенную в рассматриваемой статье. Критикуя М. М. Б рудного по вопросам землеустройства и оседания кочевого населения, Т. Р. Рыскулов пишет: “Кто установил и на каком основании, что казахский народ целиком должен перейти и перейдет в оседлое земледельческое состояние? Тенденция развития в эту сторону будет, но завершится в далеком будущем, а пока естественные условия и возможности развития говорят несколько об иных соотношениях. Говорить, обобщая, о переходе от скотоводства (думая, что все казахи исключительно занимаются скотоводством) к земледелию, — это выражать свое полное незнание современной казахской обстановки. Поэтому слишком рискованно выносить такие безоговорочные замечания, не попытавшись изучить сперва трактуемый вопрос”.

Заканчивая статью, Т. Р. Рыскулов подчеркнул, что партия обладает большим опытом национального строительства. Пути развития ранее угнетенных наций в Советском Союзе, по мнению Рыскулова, предопределены соответствующими теоретическими и практическими решениями партийных съездов и совещаний, в частности X и XII съездов ВКП(б).

По нашему мнению, большую историографическую ценность представляет работа Рыскулова “Против извращения истории гражданской войны в Средней Азии”. Опубликованная в журнале “Большевик”, статья дает развернутую рецензию на книгу “Война в песках”. Рецензируемая книга — это литературно обработанный сборник воспоминаний участников гражданской войны в Средней Азии. Большинство воспоминаний принадлежит Колесову Ф.И. — одному из организаторов борьбы за советскую власть в Туркестане. Он был членом партии с 1917 г., делегатом II Всероссийского съезда Советов, с ноября 1917 г. — председателем Совнаркома Туркестанской АССР. Он же выступил и редактором рецензируемой книги.

Рыскулов резко отрицательно относится как к содержанию книги, так и к ее редактору. Он пишет, что вследствие одностороннего подбора неверных и тенденциозных воспоминаний книга, по мнению Т.Р. Рыскулова, не может служить материалом для составления истории гражданской войны. Далее он пишет, что в книге нередко выводятся в качестве героев гражданской войны в Средней Азии троцкисты и левые эсеры, и восхваляется политика первого, коалиционного (в блоке с левыми эсерами) состава туркестанского советского правительства во главе с Колесовым, Тоболиным, Казаковым, Успенским и другими.

Не будем говорить о критике “троцкистов”, “левых эсеров” — тогда это было принято. Тем не менее отметим, что здесь Рыскулов не дифференцирует оценку указанных деятелей, что, конечно, привело к неверной оценке сложной обстановки в Туркестане. В самом же деле: Колесов — большевик, Тоболин — старый большевик, Казаков — большевик-рабочий. Лишь Успенский был одним из лидеров “левых эсеров” Туркестана. Тоболин был лидером группировки “старых коммунистов”, а Казаков возглавлял группировку “активных коммунистов”, которые по существу выступали против широкого привлечения трудящихся масс местного, коренного населения к советскому строительству, что, конечно, не могло не вызвать протеста Рыскулова как руководителя Мусульманского бюро Компартии Туркестана.

Однако Рыскулов был совершенно прав, когда писал о недостаточности критики в деятельности левых эсеров в Туркестане. Обоснованно указывал, что в книге неправильно говорится об отсутствии помощи Туркестану со стороны РСФСР во время гражданской войны.

“Это — явно неверное утверждение,— подчеркивал Рыскулов.— Действительно, связь Центра Советской Федерации с Ташкентом прерывалась три раза, в связи с дутовским, оренбургским фронтами. Но это были временные перерывы. Постоянно действовала ташкентская радиостанция, принимавшая информацию из Москвы об общем положении и директивы от центральных органов. Центр Советской Федерации использовал малейшие возможности для оказания помощи Советскому Туркестану как работниками, так и средствами вооружения, хлебом, промышленными товарами и т.д.”.

Правильность выводов Рыскулова впоследствии была подтверждена публикациями советских историков.

Несомненную ценность представляет обобщение Рыскулова о том, что положение Туркестана резко изменилось лишь после окончательной ликвидации дутовского фронта Красной Армией под командованием Фрунзе (осень 1919 г.) и прибытия Турккомиссии в составе т.т. Фрунзе, Куйбышева, Элиавы, Рудзутака и других. Ценность данного обобщения заключалась в том, что уже в рассматриваемом времени (1937 г.) в связи с культом личности Сталина замалчивалась или резко принижалась роль выдающихся деятелей партии и Советского государства Фрунзе, Куйбышева, Элиавы, Рудзутака в целом, их деятельность в Туркестане в частности.

По нашему мнению, принципиально важна справедливая оценка Рыскуловым статьи “До Февральской революции”, составленной по воспоминаниям М. Морозова и И. Гольберга. В указанной статье четко проводится мысль о том, что между революционным движением периода 1905 г. в России (Т. Рыскулов имеет в виду первую буржуазно-демократическую революцию в России 1905-1907 гг. и революционным движением среди трудящихся коренного населения Туркестана не было никакой связи, а если была какая-либо связь большевиков и трудящихся из местного населения, то она осуществлялась через представителей туземной торговой буржуазии.

Не будем дословно цитировать опровержение Рыскулова. Отметим лишь, что Рыскулов говорит и о том, что в Среднюю Азию и Казахстан доходили работы В.И. Ленина о деятельности Куйбышева и Фрунзе и о работе местных революционных организаций. Через 30 с лишним лет эти вопросы Рыскулова были подтверждены советскими историками, в частности в таких фундаментальных исследованиях, как “История коммунистических организаций Средней Азии” и “Ленин и Казахстан” Бей-сембаева С.Б.

И еще один принципиально важный вывод Рыскулова необходимо отметить при анализе его статьи. Он пишет: “По мнению некоторых авторов книги, во время Октябрьского переворота (так Рыскулов определяет Октябрьскую революцию) и в первые годы Советской власти в Туркестане трудящиеся, коренное население стояло в стороне от революции и революцию осуществляла и защищала Советскую власть только кучка местных русских рабочих в отрыве от окружающей многочисленной трудовой национальной крестьянской массы”. Рыскулов с данным положением не согласен и убедительно показывает свою правоту на примере разбора таких статей и материалов, как статьи: “Ворота Туркестана”, “Их автономия”, “В тени Шейхантаурской мечети”. В его анализе приводится большое количество цифровых и других данных, опровергающих вышеуказанный тезис. Он говорит о 220 тысячах рабочих из местных национальностей в Туркестане и Казахстане, прошедших как тыловые рабочие революционную школу борьбы в Центральной России, приводит конкретные данные о количестве членов Компартии Туркестана в 1918-1919 гг., указывает, что в городских гарнизонах Туркестанской республики постоянно находилось до 20 тысяч красноармейцев, из которых значительное количество являлось представителями местных коренных национальностей. Рыскулов приводит искажение исторических фактов в таких статьях, как “До февральской революции”, “Февраль — сентябрь — октябрь 1917 года”.

Ценность статьи Рыскулова заключается, помимо всего, и в том, что все конкретные цифровые, статистические сведения и фактические данные впоследствии подтвердились во многих исторических исследованиях советских историков.

По нашему мнению, данная статья Рыскулова, несмотря на то, что была написана в условиях прочно утвердившегося культа личности И.В. Сталина (об этом свидетельствует и упоминание Рыскулова о “троцкистско-эсеровских деятелях”, и почтительные ссылки на “указания товарища Сталина”, и стереотип “большевистской партии во главе с Лениным и Сталиным”), не устарела. В ней даны принципиально важные оценки различных аспектов истории развития революционного движения в Средней Азии и Казахстане, в ходе гражданской войны и иностранной военной интервенции. Весьма интересны сведения Рыскулова по истории партийного строительства, внутрипартийной борьбе. Многие факты и ценные наблюдения Рыскулова, приведенные в статье, до сих пор используются в исторической литературе. Среди них: материалы об участии представителей коренных национальностей в защите завоеваний революции в рядах Красной Армии; сведения о коммунистах в Компартии Туркестана, количестве тыловых рабочих, направленных в Центральную Россию в 1915-1916 гг. из различных районов Средней Азии и Казахстана.

В шестом номере журнала “Революция и национальности” за 1931 г. Рыскулов опубликовал большую и содержательную статью “Против извращения истории казахского народа и характера Октября в Казахстане”. Статья была опубликована по поводу книги известного казахского ученого-историка Т. Асфендиарова “История Казахстана”. Рыскулов точно подметил, что по истории среднеазиатских народов, в том числе казахского народа, написано большое количество трудов (дополним от себя — буржуазных историков.— В.У. ). Но, как подчеркивает Рыскулов, в указанных трудах история народов Средней Азии и Казахстана преподносилась как история борьбы отдельных ханов между собой; в них не освещалась роль народных масс, не проводился анализ социально-экономических причин отдельных исторических событий. В рассматриваемом времени марксистских трудов, освещавших с позиции методологии марксизма-ленинизма историю среднеазиатских народов, почти не было.

Т. Р. Рыскулов в этой связи подчеркивает, что “История Казахстана”— книга, претендующая на марксистское изложение истории казахов. Но, к сожалению, по мнению Рыскулова, автор не до конца отмежевался от взглядов буржуазных историков, прежде всего потому,— пишет Рыскулов,— что “свалил в одну кучу феодализм и дофеодальный период”, “преподносит абстрактные определения общественно-экономических формаций, подменяя, таким образом, связанное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами” (из постановления СНК и ЦК ВКП(б) на изучение истории СССР). Автор придерживается “вредной традиции школы М. И. Покровского”,— заключает Рыскулов.— Влияние капитализма рисуется ему в виде влияния торгового капитала, не изменившего старое производство, а освещение революционной борьбы трудящихся масс в Казахстане смазывается".

Прежде всего отметим, что в данной статье Т. Р. Рыскулов был вынужден говорить и о “вредной традиции школы М.И. Покровского”, и о постановлении СНК ЦК ВКП (б) от 16 мая 1934 г. “О преподавании гражданской истории в школах СССР”. Перед ним стояла весьма трудная задача — дать объективную оценку книги Т. Асфендиарова “История Казахстана” с обязательным учетом субъективной оценки “школы М. И. Покровского” и субъективистского содержания вышеуказанного постановления, составленного в свете почти сложившейся сталинской концепции понимания истории, развития исторического процесса. В этой связи необходимо гражданское мужество для обьективной оценки и глубокие знания рецензента рассматриваемого исследования.

Справился ли Т. Р. Рыскулов с поставленной задачей? Для ответа на поставленный вопрос разберем вначале содержание его статьи.

Во-первых, по нашему мнению, Рыскулов совершенно справедливо указывает на непропорциональное соотношение материалов по различным хронологическим периодам. Так, например, в книге, насчитывающей 260 страниц, лишь 20 страниц посвящено изложению общих исторических событий, связанных с Китаем, Монголией и Средней Азией, начиная с III до XIV в. Конечно, смешение веков привело к сухому “неполному перечню исторических событий”.

Во-вторых, Т. Асфендиаров, говоря о борьбе гуннов и других “кочевых объединений” (термин введен Т. Р. Рыскуловым — В.У.), не дает достаточного объяснения цри-чин этой борьбы и огромных передвижений народов с Востока на Запад, совпавших с периодом “великого переселения народов”. Здесь также прав Рыскулов. В самом деле, объясняя “недостаточность причин” борьбы и передвижений народов, Рыскулов к тому, что указывает Асфендиаров (рост населения и скота, необходимость увеличения пастбищных площадей), приводит такие, как: приобретение кочевыми народами путем экспроприации недостающих продуктов животноводства у оседлых народов, захват пленных и превращение их в рабов, в предмет работорговли. Рыскулов приводит и другие причины, представляющие несомненный интерес и подтверждающие указанные замечания.

В-третьих, Рыскулов высказывает замечание о неточности в изложении истории господства тюрков и арабов.

В-четвертых, недостатком рассматриваемой книги Рыскулов считает слабое освещение истории классовой борьбы в жизни народов Средней Азии, особенно в период перед завоеванием Россией. С этим замечанием Рыскулова нельзя не согласиться. Он подмечает, что излагать историю народов без изложения истории классовой борьбы,— значит скатываться на позиции буржуазного объективизма. Однако следует отметить, как нам представляется, Рыскулов неточен, и неправ, считая Т. Асфендиарова скатившимся на позиции пантюркизма и “расовой теории националистов”. Не останавливаясь подробно на данном вопросе, отметим, что вся жизнь и деятельность Т. Асфендиарова являла собой убедительное доказательство его борьбы против пантюркизма и национализма.

В-пятых, убедительно звучит у Рыскулова обоснование времени появления казахов. Здесь Рыскулов в одних вопросах поддерживает автора, в других — вступает в полемику с другими авторами.

Вместе с тем Рыскулов допускает существенную неточность, утверждая о последовательности смены общественно-экономических формаций. Думается, что не следует забывать о сокращенном пути развития ряда районов, миновавших ту или иную общественно-экономическую формацию.

Однако нельзя не согласиться с Рыскуловым в том, что он, анализируя освещение вопросов, связанных с общественно-экономическими формациями у кочевых народов Средней Азии, в частности у казахского народа, подчеркивает идеализацию Асфендиаровым докапиталистических отношений. А это в свою очередь ведет к тому, что, как пишет Рыскулов, автор смазывает последствия влияния капитализма на общественно-экономический строй у кочевых народов.

Весьма серьезное внимание Рыскулов уделяет рассмотрению вопросов, посвященных анализу роли байства и националистической интеллигенции в революционных выступлениях казахских трудящихся. Вместе с тем нельзя не согласиться с Рыскуловым и в правильности постановки вопроса об углублении и всестороннем рассмотрении деятельности Алаш-Орды. Именно поэтому Т. Р. Рыскулов замечает: “Тов. Асфендиарову предстоит обоснованно изложить историю борьбы за Советскую власть, в частности в Южном Казахстане, и у нас есть все основания предполагать, что он эту задачу выполнит”.

Рыскулов всегда стремился стоять на принципиальных позициях правильного, объективного освещения истории революционного движения в Средней Азии и Казахстане. Он боролся за объективные оценки фактов и событий революционного прошлого, особенно активных участников революционной борьбы за власть Советов. Так, например, в статье “Против извращения истории гражданской войны в Средней Азии” он уточняет, что Г. Цвилинг, изображавший себя большевиком, до Октябрьской революции был меньшевиком. В статье “Об историках Туркестанской революции” Рыскулов выступает за правильное освещение деятельности одного из активных участников революционной борьбы в Туркестане из числа представителей коренного населения Низаметдина Ходжаева.

В этой связи особенно принципиальна, исторически и политически ценна характеристика Рыскулова и его оценка роли коменданта Ташкентской крепости Белова во время осиповского мятежа в Ташкенте в январе 1919 г. Дело в том, что в исторической литературе до настоящего времени встречаются неточные (а по существу неверные) трактовки этой роли. Впервые такая неверная оценка деятельности Белова появилась еще во второй половине 20-годов. Среди них была и статья С. Болотова “История Осиповского мятежа”. Сразу же после выхода в свет статьи Рыскулов написал о Белове в журнале “Пролетарская революция”.

“В статье С. Болотова ’’История Осиповского мятежа в Туркестане" ("Пролетарская революция", № 6 (53)) упоминается о роли во время Осиповского восстания тов. Белова (теперь помощника командующего Московским военным округом,— писал Т. Р. Рыскулов,— и говорится между прочим следующее:

Несомненно одно — что Колузаев до вечера понедельника (началось же восстание в ночь с субботы на воскресенье) бездействовал, имея прекрасно вооруженный боеприпасами отряд. Только в понедельник вечером, не сойдясь окончательно с Осиповым на условиях и убеждаясь, что движение стоит на точке замерзания, он начинает проявлять признаки жизни и во вторник, когда движение стало заметно ослабевать, становится на сторону Советской власти. Ту же позицию занимал и Белов, ожидая, чем кончатся нелады между Колузаевым и Осиповым" (см. с.132)".

Рыскулов пишет:

“Признавая в общем и целом характеристику, данную С. Болотовым о роли и деятельности левых эсеров в Туркестане правильной, я как член тогдашнего состава правительства и очевидец в интересах истины считаю нужным дать следующую справку о деятельности тов. Белова.

Хотя тов. Белов и состоял в свое время в партии левых эсеров, но во всех крупных событиях революционной борьбы в Туркестане проявил себя как преданный делу революции боец. Был всегда на первом месте и отличался в целом ряде крупных событий, а в распрях между туркестанскими большевиками и левыми эсерами частенько расходился со взглядами своей партии и впоследствии совсем отошел от нее.

Что же касается поведения тов. Белова во время Осиповского мятежа, то можно сказать, что тов.Белов знал Осипова еще с 1918 года, относился к нему с недоверием и это их взаимное отношение впоследствии вылилось в прямую враждебность. Перед январским восстанием Осипов всячески стремился снять тов. Белова с поста коменданта... На состоявшемся собрании крепость, однако, решила защищаться до последнего человека. Решено было произвести разведку, чтобы установить расположение врага и связаться с железнодорожными мастерскими. День 19 января прошел в этой разведке и попытке установить связь со своими людьми, и только, когда окончательно выяснилось расположение врага,— с 6—7 часов утра 20 января был открыт огонь из крепости и железнодорожных мастерских по территории, где расположены были главные силы Осипова.

Вот та причина, в силу которой крепость, возглавляемая тов. Беловым, молчала 19 января. Никаких других причин колебаний и сомнений в отношении Осипова у тов. Белова не было. Все это подтверждается целым рядом фактов и самими участниками январских событий в Ташкенте". Так писал Т. Р. Рыскулов, оценивая роль И. П. Белова в трагические дни Ташкента в январе 1919 г.

Рецензия и отзывы Рыскулова представляют особый историографический интерес. В них мы видим, как Рыскулов, наряду с освещением различных вопросов, разрабатывает и такие, как: критерии оценок вклада автора рецензируемой работы в решение задач, стоящих перед историками; оценка теоретической и практической актуальности темы; разработка новых вопросов; введение в оборот новых исторических материалов, сведений, данных, фактов, событий, источников. В рецензиях и отзывах Рыскулова, как правило, присутствует прогностический элемент и рекомендации автора.

Весьма ценна такая историографическая особенность Рыскулова, как его отношение к опубликованной литературе, вышедшей из враждебного марксизму лагеря. Считая, что за борьбой идет скрытая борьба классов, Рыскулов видел в работах буржуазных исследователей источник распознавания позиций автора. Рыскулов считал, что для обнаружения корней идейных и политических взглядов противников марксизма-ленинизма необходим анализ их публикаций с позиции исторического материализма. В этой связи Рыскулов считал, что необходимо, помимо теоретического изучения борьбы классов, знать ее конкретные формы и методы, применяемые на практике. Одной из таких форм, причем существенной и весьма сильной, Рыскулов считал опубликованные труды классовых противников.

Анализ историографических аспектов научной деятельности Рыскулова показывает, что он активно использовал историко-сравнительный анализ. Сравнивая идеи, положения, фактические сведения и данные, приводимые в опубликованной литературе, Рыскулов стремился показать, как шел процесс становления и развития, изучения и исследования тех или иных исторических тем. А это в свою очередь дает нам основание считать, что историографическое творчество Рыскулова, помимо всего вышеуказанного, включало в себя и такие моменты, как выяснение слияния объективных условий времени создания трудов и задач, стоявших перед партией и Советским государством на конкретном историческом этапе.

Таковы лишь основные археографические и историографические аспекты научно-исследовательской деятельности Т. Р. Рыскулова. Разумеется, в творческой лаборатории Т. Р. Рыскулова как историка имеются и другие особенности археографического и историографического аспекта, но и то, что нам удалось выявить и выяснить, позволяет сделать вывод о том, что свое литературное творчество, разностороннюю научно-исследовательскую работу он стремился всегда тесно увязать и сочетать со своей многогранной партийной и государственной деятельностью, подчиняя ее практическим задачам социалистического строительства.

Глава IX

ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ

В многотомной “Истории Коммунистической партии Советского Союза” говорится: “Партия учитывала, что в условиях капиталистического окружения сохранялась еще угроза завоеваниям социализма. Агрессивные империалистические державы открыто угрожали войной Советскому государству. Внутри страны имелись антисоветские элементы в лице бывших белогвардейцев, кулаков, буржуазных националистов, нэпманов, остатков меньшевиков, эсеров, троцкистов.

В этой сложной обстановке партия была вынуждена принять решительные меры для усиления борьбы с агентурой империализма. Основным оружием в борьбе с этой агентурой являлись органы государственной безопасности. Благодаря их усилиям было разоблачено немало шпионов и диверсантов, потерпели неудачу попытки фашистских и других империалистических держав ослабить мощь СССР. Однако в работе органов госбезопасности были допущены серьезные ошибки, вследствие чего пострадали невинные советские граждане, в том числе коммунисты. В результате клеветнических наветов жертвами необоснованных репрессий стал также и ряд видных деятелей партии и государства".

От себя дополню — среди погибших деятелей Советского государства и Коммунистической партии был и Турар Рыскулович Рыскулов.

В вышеприведенной выдержке из многотомной, или, как ее частенько называли историки, “многотемной” “Истории Коммунистической партии Советского Союза” удивительно тонко переплетены и правда и ложь, фальсификация и надуманность, а главное — желание или стремление выгородить главного виновника трагедии страны и партии, приведшей в конечном итоге к уничтожению Советского Союза и бесславному пути одной из самых массовых и старейших политических партий — КПСС.

Прежде всего отметим, что не партия, а партийный аппарат и главным образом его руководители принимали все преступные решения, выполняли их и тем самым стали преступниками. От партии же, мы имеем в виду ее рядовых членов, первичные партийные организации, скрывалось все или почти все, как и от широких масс трудящихся...Но и это не все. Трагедия и состояла в том, что благодаря тонкой и расчетливой политике “вождя народа” партийный аппарат, а точнее, подручные Сталина, специально подобранные им на посты партийных и государственных руководителей, сделали все, чтобы органы внутренних дел и государственной безопасности оказались вне контроля — партийного и государственного. Они не подчинялись никому, их деятельность замыкалась только на одном вожде — великом Сталине. Но и это еще не все. Известно, что в любом цивилизованном, демократическом государстве имеются антигосударственные, антиобщественные и оппозиционно настроенные элементы. С ними ведется борьба (политическая, общественная, государственно-административная) на основе существующего и действующего законодательства. Все, что совершается вне закона — противозаконно и не может быть квалифицировано как “допущение серьезных ошибок”. Это — беззаконие, а любое беззаконие носит уголовный характер.

Так же незаконно был арестован Рыскулов.

В своей содержательной публикации “Приговор был исполнен немедленно”, опубликованной в газете “Казахстанская правда”, Н. Джагфаров и В. Осипов описывают арест следующим образом: “21 мая 1937 года, на рассвете, в дверь квартиры раздался требовательный стук. В прихожую вошли трое: помощник начальника У НКВД по Орджоникидзевскому краю, куда в ту пору входил Кисловодск, капитан госбезопасности Валулин, начальник го-ротдела НКВД лейтенант Каминский и комендант НКВД горотдела Кравцов. Рыскулову был предъявлен ордер на арест и обыск. В тот же день спецконвоем в отдельном вагонзаке т. Рыскулов был отправлен в Москву”.

Рыскулов не относился к тем партийным и государственным деятелям, которые были сознательно вовлечены в большей или меньшей степени в политическую борьбу, в результате которой несли личную ответственность за аресты и смерть многих невинных беспартийных граждан и коммунистов, Если Крыленко, член партии с 1904 г., нарком юстиции РСФСР, а с 1936 г.— нарком юстиции СССР, выступавший государственным обвинителем на крупнейших политических процессах, был осужден и казнен, то до этого он сам послал на смерть сотни других по сфабрикованным обвинениям. Если Троцкий был убит в изгнании, то он сам отдавал приказы о расстреле тысяч рядовых членов партии, потирая руки с чувством исполненного долга. Рыскулов был чист перед партией, перед народом, перед своей совестью. Даже в годы гражданской войны, когда обстоятельства были другие, когда отряды ЧК расстреливали классовых врагов, Рыскулов не имел к террору никакого отношения.

Разумеется, он знал об арестах, о терроре партийного аппарата, осуществлявшегося руками органов внутренних дел и государственной безопасности. Знал, что начало этому было положено еще в годы гражданской войны, продолжалось после убийства 1 декабря 1934 г. Сергея Мироновича Кирова в Ленинграде. К середине 30-х годов репрессии все больше и больше расширялись. И если на строительстве Турксиба не было огромного количества работавших заключенных, то на строительстве Беломоро-Балтийского канала, так же как и канала Москва-Волга, они уже представляли главную рабочую силу. И если строительством Турксиба руководили инженеры-специалисты, то стройкой каналов руководил награжденный знаком “Почетный чекист” начальник ГУЛАГа М. Д. Берман, в свое время работавший полномочным представителем ОГ-ПУ по Средней Азии. Руководителем строительства Беломоро-Балтийского канала являлся заместитель начальника ГУЛАГа Лазарь Коган. А заместителем Когана работал Яков Рапопорт, которого еще деникинцы в годы гражданской войны называли “кровожадным зампредом Воронежской ЧК”.

Рыскулов присутствовал на процессе по “делу” Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и других, начавшегося 19 августа 1936 г. Уже тогда у него возникли сомнения по поводу их признаний в совершении преступлений совместно с Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, М. П. Томским. Всех их Рыскулов великолепно знал по совместной работе, общался в быту, видел результативность их конкретной деятельности. Он был потрясен, когда узнал, что М. П. Томский застрелился у себя на даче в Болшево. Ну а дальше — как в плохом детективе — гроб с телом Томского вскоре был вырыт и увезен в неизвестном направлении. И совсем неожиданное сообщение: 10 сентября 1936 г. “Правда” объявила, что для процесса над Бухариным, Рыковым и другими деятелями “нет юридических данных”. А через несколько месяцев, 27 февраля 1937 г., Пленум ЦК ВКП(б) рассмотрел “дело” Бухарина и Рыкова. На пленуме их назвали наемными убийцами, вредителями и диверсантами, шпионами иностранных разведок.

Бухарин же на пленуме обвинил Сталина и его подручных в организации контрреволюционного переворота в стране, призвал партию вернуться к ленинским традициям, поставить в рамки законности органы внутренних дел и государственной безопасности, фактически взявших власть в свои руки.

Рыскулов все это знал, подолгу размышлял о сложившейся обстановке в стране и в партии. Особенно его взволновали события и решения, связанные с февральско-мартовским (1937 г.) Пленумом ЦК ВКП(б). Атмосфера была исключительно напряженной. Более умеренные члены ЦК партии пытались предпринять попытку приостановить репрессии. Так, Постышев на пленуме говорил: “Я размышлял: суровые годы прошли, члены партии, отошедшие от основной партийной линии и примкнувшие к стану врагов — разбиты; за партию боролись здоровые элементы. Это были годы индустриализации, коллективизации. Я никогда не считал возможным, чтобы после такой суровой шкоkы жизни могло случиться, чтобы Карпов и ему подобные люди очутились в стане врагов. А теперь, согласно свидетельствам, выходит, что Карпов был завербован в 1934 году троцкистами”.

Пленум, разумеется, вели люди Сталина, официальными докладчиками были Ежов, Жданов, Молотов и сам Сталин. Говорили об органах госбезопасности (Ежов), о партийных вопросах (Жданов), об экономике (Молотов). Сталин выступил с политическим докладом. Но по сути дела за всем обсуждавшимся скрывался лишь один вопрос — исключение из партии и арест Бухарина и Рыкова.

3 марта Сталин сделал доклад “О недостатках партийной работы и методах ликвидации троцкистских и иных двурушников”, а 5 марта выступил с заключительным словом на закрытии пленума. Эти два выступления Сталина были напечатаны в “Правде” 29 марта и 1 апреля 1937 г. Естественно, Рыскулов внимательно изучил оба выступления.

В них Сталин развил историческое обоснование репрессий, превратившихся в настоящий террор. Он выдвинул тезис о том, что по мере укрепления основ социализма классовая борьба обостряется. Сталин говорил, что малочисленность контрреволюционеров не должна успокаивать партию. “Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуется тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни”,— говорил Сталин.

Но центральной темой доклада Сталина была критика тех руководителей, у которых “притупилась бдительность”. “Некоторые наши руководящие товарищи как в центре, так и на местах, не только не сумели разглядеть настоящее лицо этих вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, но оказались до того беспечными, благодушными и наивными, что нередко сами содействовали продвижению агентов иностранных государств на те или иные ответственные посты”,— подчеркивал Сталин.

В заключительном слове Сталин лишь кратко коснулся своих старых, а ныне раздавленных соперников. “Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно как врагов рабочего класса, как изменников нашей, родины. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений”,— поставил точку Сталин.

Голосование Пленума об исключении Бухарина и Рыкова, проведенное под наблюдением Сталина и Ежова, было, разумеется, формальным. Тут же, после голосования, они были арестованы и отправлены на Лубянку.

Но главная перемена в стране и в партии заключалась в том, что после февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП (б) в 1937 г. потерпела поражение последняя попытка сохранить хоть какое-то подобие конституционности. Бухарин и Рыков были последними членами ЦК, чье исключение и арест были, в соответствии с уставом партии, проведены решением Пленума ЦК ВКП (б).

Рыскулов догадывался (во всяком случае имел все основания предполагать), что может стать такой же жертвой беззакония, как Каменев и Зиновьев, Рыков и Бухарин. Это и понятно, так как к рассматриваемому времени практически все население Советского Союза стало потенциальным объектом сталинского террора. Очень немногие чувствовали себя в безопасности, почти каждый мог ждать, что за ним придут. К такому положению, сложившемуся в стране, имелось немало объективных и субъективных причин. Не следует забывать, что в бывшей царской России, а впоследствии — в Советском Союзе по существу не было никаких демократических традиций. Tcли же сюда приплюсовать низкий уровень образованности и грамотности, культуры населения, то можно представить, что привело государство к таким уродливым явлениям, как низкопоклонство, чинопочитание, пренебрежение к человеку. Ведь общеизвестно, что коварного и мстительного властолюбца, каким являлся Сталин, не только боялись, но и любили. Никаких признаков оппозиции или даже нейтралитета не было.

Было другое — доносы. Рыскулов сталкивался с ними практически со времен гражданской войны. По существу, первый донос на Рыскулова был сделан членами Турккомиссии. О Рыскулове писали: Ленину — Фрунзе, в ЦК РКП (б) — Куйбышев. После съезда народов Востока в сентябре 1920 г.— новый донос уже в ЦК РКП (б) от имени делегатов партийного съезда Туркестанской республики. Доносы были из Узбекистана, Казахстана. Особенно отличался нападками на Рыскулова секретарь Казкрайко-ма ВКП(б) Голощекин, взаимоотношения которых носили своеобразный характер. “Когда я критиковал его работу (например, спор о переводе столицы в Алма-Ату, когда в ЦК прошли мои предложения, критика некоторых ошибок во время конфискации скота у баев и др.), тов. Голощекин в ответ выставлял "рыскуловщину", но как только я с ним устанавливал нормальные отношения, он прекращал упоминание о “рыскуловщине”. Между тем никаких оснований не было прорабатывать “рыскуловщину”, т. к. я в Казахстане почти не работал... Во время моей кратковременной работы в 1925 г. в Кзыл-Орде в качестве зав. отделом печати Казкрайкома и ответственным редактором газеты “Енбекши казах” я, наоборот, заострял борьбу с местным национализмом и идеологией алашордынцев”,— писал Турар Рыскулович секретарю Казкрайкома ВКП (б) Мирзояну в декабре 1933 г.

Письмо появилось в связи с тем, что Культпроп Казкрайкома ВКП (б) опубликовал “тезисы для докладчиков к XIII годовщине КазССР”, в которых, в частности, говорилось: “...ходжановщина, садвокасовщина, рыскуловщина, мендшевщина оказались отброшенными парторганизацией как носители чуждой идеологии”. Рыскулова возмутила очередная вылазка против него и он написал письмо секретарю Казкрайкома. “Смысл повторения этих ”щин", я думаю,— писал Рыскулов,— заключается в том, что кому-то из Культпропа Казкрайкома хочется и в дальнейшем руководствоваться столь памятным “голоще-кинским методом” работы, чтобы, пугая этими “щинами”, вновь зажать всякую самокритику и отвлечь внимание парторганизаций от вскрытия тех ошибок последних лет, которые нанесли колоссальный вред интересам социалистического строительства в Казахстане... Если имеются какие-либо основания, пусть желающие поставят обо мне вопрос в ЦК, но ронять авторитет и прорабатывать человека, находящегося по воле того же ЦК на посту зам. председателя СНК РСФСР и не имея к тому же оснований — неправильно",— резонно и как всегда решительно настаивал Турар Рыскулов.

Но не только по своему опыту он знал о доносах. Он видел в повседневной жизни как прорабатывали членов партии, которые не могли отыскать “врагов народа” среди своих знакомых. Только со старыми, испытанными друзьями Рыскулов мог вести беседы, которые хоть в какой-то степени отклонялись от официальной линии.

Н. С. Хрущев на XX съезде КПСС сообщил, что число арестов по обвинению в контрреволюционных выступлениях возросло в 1937 г. по сравнению с 1936 г. больше чем в десять раз. “Бдительность” стала пробным камнем сознательности советского гражданина и, конечно, члена партии. От каждого арестованного требовали назвать сообщников, а всех его знакомых автоматически брали на заметку. Делать это было легко: в 30-х годах в Советском Союзе были еще живы сотни тысяч людей, которые когда-то принадлежали к небольшевистским партиям, служили в “белой” армии, были националистами, представителями местной интеллигенции, людьми свободных профессий.

На февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП (б) в 1937 г. Сталин дал определение своей концепции высокоцентрализованной и военизированной партии. “В составе нашей партии,— говорил он,— если иметь в виду ее руководящие слои, имеется 3—4 тысячи высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30—40 тысяч средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Далее идут около 100—150 тысяч низшего командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство”. Еще раньше Сталин назвал большевистскую партию орденом меченосцев внутри Советского государства.

В той партии, которую создавал Сталин, точнее, перестраивал, не было места самостоятельно мыслящим личностям, таким, как Турар Рыскулович Рыскулов. Он относился к плеяде “старых большевиков” с дооктябрьским партийным стажем, обладавших особым престижем, как опытные партийные бойцы, вокруг которых сложился ореол особой дальновидности и мудрости. Сталин их не любил. Сподвижниками Сталина были не деятели типа Рыскулова, а зловещие фигуры типа Ягоды, Ежова, Берии, Вышинского, а также послушные и беспринципные исполнители сталинской политики, такие, как Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов, Шкирятов, Жданов, Мехлис и многие другие.

Радикализм Рыскулова не исключал его умеренности и компромисса. Его взгляды на различные тактические вопросы не были последовательно левыми: по одним вопросам он занимал серединную позицию, не примыкая “ни к тому, ни к другому” течению (или группе, или фракции, или платформе); по другим — он доказывал, вопреки возражениям левых, свою точку зрения. Бесспорных решений, как любил предупреждать Рыскулов, принять сразу невозможно; будут, безусловно, и ошибки. Такая политическая линия подтверждается всей его политической деятельностью. Он, например, не поддерживал ни одну оппозицию, существовавшую или действовавшую в партии. Это Относится и к “левым коммунистам” во времена Брестского мира, и к периоду дискуссии о профсоюзах, и в сложных и запутанных политических баталиях 20-х годов. Его склонность к прагматической умеренности была особенно подкреплена многими годами работы на посту зампредседателя Совнаркома Российской Федерации. Именно поэтому меньше всего он предвидел огромные человеческие издержки как в годы гражданской войны, так и в годы социалистического строительства. Даже марксистская концепция классовой борьбы фигурировала в его публикациях и практической деятельности лишь как “экспроприация экспроприаторов”, предполагая передачу собственности и перераспределение богатств, но никак не правовые последствия вооруженных грабежей, а тем более массовые репрессии в условиях социалистического строительства.

На фоне всего происшедшего с сентября 1917 г. (времени вступления в большевистскую партию), а точнее — с восстания в Средней Азии и Казахстане в 1916 г. (времени вступления в активную революционную борьбу), Рыскулов выступает как гигантская историческая фигура. По положительному или отрицательному отношению к Рыскулову мы узнаем о взглядах многих людей, независимо от их отношения к происходившим историческим процессам. Но какие бы ни были эти взгляды, к Рыскулову не было равнодушного или безразличного отношения.

Рыскулов был настоящим революционером высокой квалификации. Это не хлипкий, резонирующий интеллигент, а человек действия, у которого полная гармония слова и дела. Он и теоретик-ученый, и практик-прагматик; у него — все данные, чтобы быть политическим руководителем, руководить, движением народных масс. Но когда это будет нужно, он не побоится пойти со всеми и на улицу, и на политическую демонстрацию, а если нужно — станет на баррикады. Опыт восстания 1916 г. в известной степени подтверждает эти выводы, а организация свободного союза революционной молодежи коренного населения в условиях диктатуры властей Временного буржуазного правительства свидетельствует о его политических организационных данных. Моральный уровень этих молодых людей, революционно настроенных на народную борьбу, был весьма высок. Но Турар Рыскулов в его требованиях нравственных качеств от революционера шея так далеко и высоко, что ответить на них мог лишь кристально чистый и безупречно честный человек. Таким он оставался до конца своих трагических дней.

Рыскулов считал, что участие в революционном движении, в революции диктуется прежде всего революционным долгом перед угнетенным народом. Именно поэтому он (судя по его многогранной деятельности) считал себя обязанным отдать свои силы для освобождения народа. Вместе с тем Рыскулов считал, что служение народу и революции не должно быть лишь долгом, чем-то извне диктуемым, принудительным. Он так организовал свою натуру, психику, чувства, восприятия, чтобы на все тяжкие испытания революционера ответить чувством свободы, но не от “я” эгоиста, а от развиваемых личностью альтруистических качеств. Это особенно проявилось во времена ареста и следствия, допросов и следовательского давления.

Известно, что в русской народной среде (рабочей, крестьянской, мещанской, интеллигентской) было и ныне существует обращение по отчеству — “Петрович”, “Ильич” и т.д. Обычно оно прилагалось или к пользующимся уважением и непререкаемым авторитетом пожилым людям. У казахов, аналогично указанному, прибавлялась частица “ага”. Так вот — Турара Рыскуловича сплошь и рядом звали “Турар-ага”, подчеркивая и выражая тем самым неизменное уважение к нему. Так называли его и молодые, и сверстники, и те, кто были старше его по возрасту. Однако фамильярность отсутствовала. Никто не осмелился бы пошутить над ним или тем более хлопнуть по плечу.

Несмотря на интернационализм, на в большинстве своем российское, а точнее, русское окружение, в котором он работал многие годы, Рыскулов был казахом и не только потому, что родился от казахского отца и казахской матери. Это обычно бессознательное проникновение “казахским духом”, бытом, вкусом, обычаями, представлениями, взглядами, а многие из них нельзя в их генезисе оторвать от внутренней культуры народа, опиралось на народные корни.