Страница - 16

Она объявила повестку дня и приступила к докладу. Марьям живо рассказала о беспросветной жизни казашки в дореволюционном ауле, сказала, что ею помыкали, как рабыней, а обращались, как со скотиной, выдавали замуж насильно за нелюбимого, но Советская власть,- сказала она далее,- покончила с бесправием женщины, уравняла ее полностью с мужчинами, запретила специальным декретом калым, многоженство, принудительное замужество. Вначале, казалось, женщины ничего толком не понимали, но постепенно взволнованная речь докладчицы начала доходить до них. Некоторые даже сочувственно и проникновенно цокали языками.

- Но равенство само по себе не придет,- продолжала Марьям.- Угнетенные должны сами бороться за свою свободу. Советская власть изо всех сил старается утвердить равноправие. Но одного старания власти мало. Женщины должны на деле сами доказать, что они действительно равны с мужчинами, что не уступают им ни по уму, ни в труде. Во всех аулах имеются органы Советской власти. Однако есть ли в этих органах женщины? Очень, очень мало. Встречаются, конечно, грамотные одиночки, но большинство по-прежнему привязаны к очагу. Многие не переступают порог своей юрты, не ходят на собрания, не участвуют в общественной жизни. Стыдятся, робеют... В этом виноваты и мужья, и родители. Они мешают женам и дочерям, не пускают их, стараются держать их дома, взаперти, на привязи. Пора решительно кончать с этим злом! Раз женщины равны с мужчинами, значит, они должны наравне с мужчинами активно участвовать в общественной работе!

Окончив доклад, Марьям спросила, не желает ли кто-нибудь задать ей вопрос, но никто из женщин не раскрыл рта. Тогда подал голос Ермак.

- Скажите, после собрания мы повезем своих старух домой или прикажете их еще куда-нибудь везти?

Марьям засмеялась:

- Не бойтесь... всех повезете обратно.

Марьям заметно удручало то, что ни одна женщина не просила слова. Стало ясно, что от старух ничего не добьешься. Казалось, им нужна была одна свобода -скорее вернуться домой, где можно было бы опять теребить шерсть, прясть пряжу и в положенное время молиться аллаху.

Огорченная, смущенная Марьям посмотрела на Раушан, улыбнулась:

- Может, вы что-нибудь скажете?

Раушан обмерла. Она только сейчас немного справилась со своим смущением. И вдруг ее просят выступить здесь перед всеми. Снова робость сковала ее, даже больше, чем тогда, когда шла к столу. Однако она уже понимала, что что-то сказать надо. С какой-то обреченностью подумала она в этот миг, что уж коли посадили ее за стол, значит, речь произнести она обязана. Видно, так уж тут положено. Охваченная дрожью, растерянная, поднялась она со своего места. Губы ее вздрагивали. Во рту пересохло. Похолодел и Бакен, поняв вдруг, что жена его будет говорить. О, аллах, как бы не осрамилась...

- Что я могу сказать?- начала Раушан.- Ну, раз просят, значит, может, и скажу что-нибудь... Все, что сейчас рассказала эта женщина, - истинная правда... Недавно в нашем ауле выдали замуж молоденькую дочь кривоногого бий-ага. Жениху шестьдесят лет. Убивалась Еркежан, плакала, не хотела идти за него. Так ее силком посадили в бричку и повезли... Все это происходило на глазах у аулная... Мой-то тоже собрался было поехать на свадьбу, но я его удержала, сказала: постыдись девичьих слез... А у Еркежан был любимый джигит. Все это знали. Но он - бедняк, и бий-ага не захотел за него отдать дочь. На скотину позарился. Но ведь женщине не скот нужен, а муж. Избранник. Вот

сидит мой недотепа, невзрачный, но мы нравимся друг другу и живем дружно, весело...

Все в комнате рассмеялись. Улыбнулась и Марьям, однако призвала к поряду

- Что-то вроде хотела сказать... Да вот забыла, -сконфузилась Раушан. - Да, вот что: женщина всю жизнь из дома не выходит. И кроме своего аула ничего не видит и не знает. А я вот пока ехала сюда, многое повидала. Даже свой поселок, о котором и знать ничего не знала, увидела по дороге. Раньше я думала, что председатель волости недосягаем, как звезда на небе, а сегодня сижу с ним рядом за одним столом. Значит, если поездить, походить, на мир поглядеть, то и женщины настоящими людьми станут. Почему бы нет? Небось у них такие же мозги, как у мужчины. Ведь не напрасно же в старину наши деды говаривали: «Хорошая жена и плохого мужа сделает человеком!» Выходит, имели основания так говорить... Да-а... и еще я вот что хотела сказать. Когда мы приехали сюда, вот этот человек, - Раушан показала на Ермака, - сидел возле своей телеги и хвастался, что дочь, избранную на женское собрание, оставил дома, а вместо нее призез свою старуху...

- Ойбай, милая, что ты?! Наша Даметкенжан серьезно заболела, - в один голос завопили Ермак и его жена.

- Ах, негодница! Молода, молода, а болтать горазда! - заворчали старухи. - Какое ей, сороке, дело до других?!

Затем опять выступила Марьям. Речь Раушан ей очень понравилась, и она похвалила ее.

- В аулах немало таких женщин, как Раушан, - сказала Марьям. - Они могут всюду работать наравне с мужчинами. Их следует привлекать к советской работе, научить делу. И тогда они никому ни в чем не уступят. Раушан может стать предводительницей бесправных аульных женщин. Я приветствую ее выступление!

Марьям захлопала в ладоши. Вместе с ней зааплодировали председатель волисполкома и несколько мужчин. Бакен, видя, как все хвалят и приветствуют его жену, почувствовал, что он вырос чуть ли не до небес.

Раушан избрали делегаткой на уездную конференцию, надо было избрать еще одну женщину, однако все были старухи, и тогда председатель волисполкома предложил избрать дочь Ермака. Старик расстроился, расшумелся. Начал уговаривать собрание вместо дочери послать его самого, но никто не стал его слушать. Таким образом, дочь Ермака - Даметкен должна была вместе с Раушан поехать на конференцию в уезд.IV

Город. Двухэтажные и трехэтажные дома. По узким, прямым улицам спешит, носится взад и вперед народ. Как только въехали в город, Раушан почудилось, что она попала в совершенно другой мир.

Ехали на двух подводах: на передней Марьям, на второй Бакен, Раушан и Даметкен.

Даметкен и Раушан сидели рядом. Они удивленно озирались по сторонам и переговаривались, делились впечатлениями:

- Смотри, Даметкен, смотри! Ойбай, ну и чучело! Волосы остригла, что ли?!

- А платье-то, глянь...

- Маскара! Какой стыд!

- А голоногая-то, голоногая-то как семенит!.. Умора!..

- Тьфу, сгинь, шайтан!

Что-то рядом затрещало, прогрохотало. Бакен толкнул Раушан в плечо:

- Вон, вон! Арба без лошади!

- О, аллах... Это какое-то колдовство...

Посередине улицы шли гуськом пять верблюдов. Мимо них, гудя, пронесся автомобиль. Верблюды в испуге шарахнулись в стороны. Вздрогнули Раушан и Даметкен. Автомобиль промчался так быстро, что Раушан даже не разглядела в нем людей. Только и заметила женщину с крашеными губами...

Лошади остановились.

- Здесь моя квартира. Идемте ко мне, - сказала, улыбаясь, Марьям.

От долгого сидения у Раушан затекли ноги, и она с трудом передвигала их.

Мимо них прошли под руку мужчина и женщина и удивленно покосились на странных путников. Раушан тоже поразилась. Женщина была поджарая, длинная, как журавль, с горбатым носом, с белесыми, как соль, глазами. Лицо бледное, точно мукой посыпано, губы кроваво-красные, накрашенные. Раушан не выдержала, рассмеялась.

- Ну и разрисовал господь ряшку бедняжке!..

Марьям жила в одной из крайних комнат длинного кирпичного дома. Все убранство ее состояло из железной кровати в углу, стола и нескольких стульев. На столе возвышалась стопка книг, рядом лежала книга фотографий.

Марьям забегала, захлопотала. Принесла ведро воды, чтобы гости могли умыться после дороги. Быстро сготовила чай, накрыла стол, расставила тарелочки с конфетами и другими сладостями.

В это время вошла в комнату черная, рябая, с большими овечьими глазами женщина и, едва поздоровавшись с Марьям, заговорила. Говорила она быстро, горячо, не останавливаясь. Из ее уст вылетали такие непонятные, неслыханные слова, как «газета», «спектакль», «вечер». Болтливость черной женщины очень удивила Раушан.

- Значит, сегодня будет спектакль? - еще раз спросила Марьям.

- Ну как же? Конечно! А после спектакля - концерт! И я в нем участвую. А Батсаи будет читать стихи «Свободная женщина».

И снова полились бесконечные городские новости. Но вдруг черная загадочно улыбнулась и сказала:

- А ты слышала - он ведь приехал...

- Кто?

- Абиль! И между прочим, о тебе уже спрашивал. Я сказала, что ты скоро вернешься... Придешь сегодня на спектакль - обязательно его увидишь.

Марьям зарделась, смутилась и замолчала, и чай пили уже молча.

После ужина усталые и разморенные Раушан и Даметкен собрались спать, но Марьям решительно запротестовала:

- Что вы?! Раз приехали в город, надо посмотреть спектакль.

Бакен уже разделся и лег. Раушан знала, что муж обидится, если она уйдет, но она не устояла перед просьбой пылкой Даметкен. Марьям позвала и Бакена пойти в театр, но тот только отмахнулся:

- Да ну его... Устал я...

Точно звезды, горели фонари. Толпами шли люди, словно льдины в половодье. С любопытством, озираясь по сторонам, Раушан и Даметкен шли по улице и без конца натыкались на прохожих. Один раз Раушан споткнулась и даже упала.

А у магазина с яркими витринами Раушан остановилась и стояла так, не в силах оторваться.

- Апырмай, почему же эту материю не везут в аулы?

И Даметкен подошла к витрине, уставилась, ошеломленная:

- Глянь... такой же красный сатин, как на платье у келин Наушабая.

- Байская ведь сноха. Специально, видно, сюда ездили...

- А плюш-то како-ой!

- Да, дорогие все вещи...

- А тут, боже милосердный, какие каблуки на ботинках. Высоченные! Как их только носят?!

Даметкен тревожно оглянулась.

- Ой, Раушан, что делать? Марьям-то где? Мы ее упустили.

- Чего ты говоришь, ойбай?

Забыв про магазины и все товары, кинулись они искать Марьям и вконец растерялись.

- Даметкен, милая, ты хоть знаешь, откуда мы шли?

- Вон с той стороны, - показала девушка.

- Нет, что ты?! Вот отсюда же мы шли...

Женщины потоптались, посмотрели туда-сюда и поняли, что безнадежно заблудились.

Из-за угла стремительно вышел молодой человек, одетый по-городскому. Раушан с надеждой посмотрела на него. Но он только мельком покосился на них и пронесся мимо.

- Даметкен, а ведь он, кажется, казах. Может, спросим, как нам пройти?

Молодой человек обернулся:

- А куда вам нужно?

Убедившись, что он действительно казах, женщины бросились к нему. У него были маленькие, «мушкой» усы, толстые губы. А сам он был серолицым, сутуловатым.

Раушан, с трудом переводя дыхание, сказала:

- Мы только сегодня сюда приехали из аула. Нас Марьям привезла на собрание женщин... Мы шли на спектакль, загляделись на товары в магазине и потеряли Марьям. Теперь не знаем, как быть...

Джигит снисходительно улыбнулся. Явно рисуясь, он достал из кармана пачку папирос и предложил женщинам:

- Закуривайте... не бойтесь. Если уж вам понадобилась Марьям, я ее сейчас же найду.

От этих слов Раушан сразу же настолько успокоилась, что для того, чтобы не обидеть вежливого джигита, взяла из пачки папиросу и неловко закусила ее. Другую она протянула Даметкен. Девушка замотала головой, даже отпрянула, но Раушан сунула папиросу ей в руку.

- Неудобно отказываться, - заметила она, - когда молодой человек, твой сверстник, что-нибудь предлагает...

Незнакомец весь расцвел, заулыбался и заговорил легко и развязно.

- Ах, как верно сказано, дженгей! Ну, прямо в точку попали! Один дает, другой берет - ведь в этом прелесть молодости. Не так ли, дженгей?

Он еще больше приблизился к Раушан, и она в смущении отстранилась, однако, тут же сообразив, что без него им не найти Марьям, смирилась, приняла покорный вид. Джигит что-то бойко рассказывал, смеялся, шутил, а сам незаметно все теснее прижимался к Раушан и, наконец, внезапно взял ее за руку. Раушан вздрогнула, вырвалась, отшатнулась.

- Вы что?! Зачем руки... распускаете?! - возмутилась она.

Джигит засмеялся:

- А чего испугалась, дженгей? У нас принято ходить под руку. А то - позор!

- А почему бы не идти по-казахски?

- Я же говорю - позор! Пойми, дженгей, люди смеяться будут. Скажут: «Смотрите-ка на них, плетутся, как пришибленные».

Раушан не знала, что ответить, и с недоумением посмотрела на Даметкен. Теперь они шли по тускло освещенной улице, и лица девушек нельзя было разглядеть. Раушан про себя решила, что Даметкен, еще незамужней, конечно, более пристало идти с джигитом.

• -    В таком случае идите лучше с этой девушкой под руку, - сказала она...

На углу улицы стояло двухэтажное белое здание. Вокруг ярко горели фонари. У входа толпился народ. Одни входили, другие выходили. Даметкен, Раушан и незнакомец подошли к дверям.

• -    Вот в этом доме мы и найдем вашу Марьям, - сказал джигит и первый скользнул в толпу. За ним протиснулись и Раушан с Даметкен.

Они вошли в просторный зал, битком набитый народом. Все ходили под руку по два и по три по кругу, словно в шумной игре «Хан Кубелек». Все, что приходилось видеть Раушан до сих пор, было ничто по сравнению с тем, что она увидела тут. Заметила она здесь и немало казахов.

• - Марьям куда-то вышла, скоро, говорят, придет. А мы покамест посидим в буфете, - предложил незнакомец и уверенно взял Даметкен под руку. Девушка упиралась, как строптивый верблюжонок, и, однако же, поведение серолицего теперь уже не казалось Раушан ни недостойным, ни даже странным -ведь все в зале ходили под руку. Значит, решила она, и в самом деле в городе так принято...

Перед ними открылась большая квадратная комната. Окна - в рост человека, зеркала до потолка. Посередине в горшках и кадках цветы. Когда они вошли, Раушан с удивлением увидела, как один джигит, словно на поводу, тащил за собой тугощекую, очень смуглую девушку-казашку, а за ними плелась, разинув рот, выпучив глаза, какая-то женщина в измятом, нелепо торчащем на голове жаулыке. «Э, значит, и эти бабы притащились на спектакль», - подумала Раушан про себя и, приблизившись, вдруг увидела свое отражение в зеркале и невольно рассмеялась.

Джигит усадил их за столик, и тут к ним подбежал юркий, длинноусый русский в белом фартуке. Серо-

лицый пробормотал ему что-то непонятное, и тот очень скоро принес шесть черных, узкогорлых бутылок и три граненых стакана.

Раушан и Даметкен от удивления переглянулись.

Джигит, казалось, был страшно доволен и горд тем, что по обе стороны его сидели молодые женщины. Он вскинул голову, взял бутылку и, улыбаясь, принялся разливать по стаканам что-то золотистое, пенящееся.

- Что это еще такое, дорогой? - вырвалось у Раушан.

- Не беспокойтесь, дженгей. Это... городской кумыс. Давайте выпьем...

Джигит засмеялся, стукнул своим стаканом о стаканы женщин и выпил все сразу.

Раушан давно хотела пить, а тут еще слово «кумыс» возбудило жажду. Она притронулась губами к стакану и сразу почувствовала горький, незнакомый привкус.

- Ойбай! Я эту гадость пить не стану!..

Но молодой человек начал настойчиво уговаривать женщин и едва ли не силком заставил-таки их выпить по два стакана пива. Сам он зараз опустошил три бутылки, повеселел, раскраснелся и говорил, говорил без умолку и сразу обо всем. Он казался добродушным, милым малым, и обе женщины доверчиво слушали его, раскрыв рты.

Вдруг он спохватился и неожиданно сказал:

- А вы ведь не знаете, кто я такой! Ну, конечно... Так знайте: я инструктор уездного финотдела. Каждый месяц получаю сто пятьдесят рублей. И зовут меня -Абдиш...

В представлении Раушан сто пятьдесят рублей были огромными деньгами. «Видно, большой начальник», - решила она про себя. Но поражало, что такой важный начальник столько времени провозился с ними и снисходил до разговоров с аульными бабами.

- А эта голубка, - он показал на Даметкен, - уже просватана или еще свободна?

- Просватана, - ответила Раушан.

- И, конечно же, за нелюбимого?..

Раушан не знала, кто жених Даметкен. Да и девушка вряд ли сама знала, хорош ли ее суженый или плох. К. тому же она покраснела и промолчала. Абдиш, не дождавшись ответа, продолжал:

- А теперь ведь равноправие! Такое вот настало время. Нечего женщинам замыкаться, стесняться. Кто нравится, с тем и веселись, с тем и гуляй. Прошло проклятое время, когда выдавали замуж за нежеланного. Отныне женщинам - полная свобода!

Он придвинул стул, наклонился к Даметкен. Потом накрыл своей ладонью ее руку, начал разглядывать и передвигать кольца, густо нанизанные на ее пальцы.

- Ойбай, больно мне, - сконфуженно улыбнулась девушка, пытаясь отдернуть руку.

- Ну что вы, что вы, голубушка, пока я еще ничего такого вам не сделал, чтобы было больно... - усмехнулся Абдиш и сильнее сжал кисть девушки.

- Ах, вот вы где, оказывается! - послышался за спиной голос Марьям.

Раушан вскочила со стула. Абдиш поспешно отодвинулся от Даметкен.

- Где только я не искала вас! - сказала Марьям. - Даже домой забегала. Ну, думала, заблудились мои гости...

- Да, если бы не я, - заметил Абдиш и начал длинно рассказывать, как он спас гостей Марьям.

Все вместе вошли они в зрительный зал. Гремела музыка. Плотно - ряд к ряду - сидели люди.

Раушан, Даметкен, Марьям и Абдиш уселись посередине. Раушан повеселела и все время улыбалась. Теперь, сидя подле Марьям, она чувствовала себя очень уверенно.

Смолкла музыка. Погас свет. Распахнулся занавес. Перед глазами зрителей возник густой лес. Вдали, у горизонта, в мареве вставали горы. Ярко синело озеро. Вокруг паслись стада...

Раушан, забыв про все, зачарованно смотрела на сцену...V

Уездная конференция женщин открылась на третий день после приезда Раушан и Даметкен. Зал театра был полон. Большинство собравшихся составляли женщины средних лет. Девушек и молодок собралось немного. Но встречались изредка и дряхлые старухи.

Когда выбирали президиум, снова было названо имя Раушан. Как и тогда, в волости, пришлось ей сесть за длинный стол вместе с руководителями конференции. Однако, по сравнению с волостным собранием, здесь было немало нового: женщин собралось значительно больше, а в президиуме не оказалось ни одного мужчины.

Первой выступила русская женщина. Вслед за ней вышел на трибуну молодой казах с кожаной сумкой под мышкой. Раушан вся превратилась в слух. Ей было интересно узнать, что скажет этот джигит, однако она ничего не поняла, к тому же вся речь его, как показалось Раушан, состояла из одного слова «значит».

По рядам прошла какая-то женщина с кипой бумаг и начала раздавать их присутствующим. Большой сложенный вчетверо лист с большими печатными буквами достался и Раушан. Что с ним делать? Она покосилась на соседей. Женщины в президиуме развернули листы и склонились над ними. Тогда и она развернула лист и сразу же увидела посередине какой-то снимок. Господи, кто это? Какая-то старуха беззубая, что ли?.. Раушан сперва и не узнала себя.

Вчера в женотделе встретил ее какой-то сотрудник газеты и записал ее имя и фамилию. Имя она назвала, а фамилию произнести не осмелилась. Тогда на помощь ей пришел Бакен, сказав, что фамилия жены -Шокпарбаева.

Тогда же длинноволосый русский усадил ее на стул и долго суетился вокруг нее, говоря, что это он ее фотографирует. И вот сегодня действительно ее фотография появилась в газете.

Еще одна женщина сделала доклад по-казахски. Говорила она очень просто, понятно, и ее слова о том, что «казахская женщина, которую продавали, как скот, должна обрести истинную свободу», запали в душу Раушан, как заповедь пророка. Многие в зале тоже слушали оратора с волнением. Но были и недовольные. Они перешептывались, озирались вокруг или - в знак умиления - привычно щипали себя за щеки. Раушан, сидя в президиуме на сцене, видела все, что происходит в зале. Взгляд ее упал на молодую, просто, но опрятно одетую женщину. Раушан понравилось ее круглое миловидное румяное лицо. На голове женщины была свободно накинута шелковая шаль. Она слушала и изредка что-то записывала.

Раушан неотрывно наблюдала за ней.

После докладов председательница собрания спросила, нет ли у делегаток вопросов, и снова, как и тогда, в волости, никто не откликнулся. Только одна - та, в шелковой шали - поднялась с места и, заглядывая в свои записи, стала задавать вопрос за вопросом...

Вечером, после заседания на квартире у Марьям пили чай. Потом хозяйка куда-то ушла по своим делам. Бакен отправился поить и кормить лошадь.

Раушан и Даметкен стало скучно в комнате, они вышли на улицу и уселись на лавочке у ворот. Стали вспоминать все, что увидели и пережили за последние три дня.

- Оказывается, до сих пор мы жили, как в потемках. О белом свете и представления не имели. Только сейчас я увидела, как интересно жить на свете, -сказала, вздохнув Раушан.

По улице шли два человека. Проходя мимо лавочки, они вдруг круто повернули и подошли к Раушан и Даметкен.

- Здравствуйте, женгей!

Оказалось - Абдиш. Рядом с ним был незнакомый коренастый джигит.

- А ну, голубушка, позвольте пожать вашу милую ручку, - сказал Абдиш, усаживаясь рядом с Даметкен.

Женщины теперь заговорили с ним, как со старым знакомым.

В это время, управившись с делами, вышел за ворота Бакен. Раушан окликнула мужа, познакомила его с Абдишем, сказала, что это он помог им в тот первый вечер, когда они заблудились в незнакомом городе.

- Так что же мы сидим? - спросил Абдиш. - Не лучше ли прогуляться? Может, и вы, почтенный, - он кивнул Бакену, - с нами пойдете?..

Возражать не стали. Ведь в городе всегда столько соблазнов.

Абдиш взял Даметкен под руку и пошел впереди. Коренастый джигит засеменил было позади, но вскоре поравнялся с ними и тоже прицепился к девушке с другой стороны.

Тогда Раушан подхватила под руку Бакена. Тот было заартачился, отстранился, но Раушан сказала мужу: ничего, мол, не поделаешь, в городе уж такой порядок. По пути она расхваливала Абдиша: дескать, и приятный, и молодой, и к тому же сам делает деньги.

Возле двухэтажного кирпичного дома на углу Абдиш остановился.

- А не завернутъ ли нам, уважаемый, сюда и выпить немного пива? - предложил он.

Бакен был польщен: «человек, делающий деньги», по всему видать, важный начальник, почтительно назвал его, Бакена, уважаемым, да еще и пиво пить пригласил. Ему впервые посчастливилось испро-

бовать этот напиток на тое у Мураша, когда того избрали волостным, и с тех сор только от одного слова «пиво» у него становилось хорошо на душе.

Они поднялись на второй этаж и вошли в длинную угловую комнату. Тускло горела электрическая лампочка. В красноватом отблеске ее комната казалась сумрачной.