Страница - 17

Они разместились за круглым столиком. Абдиш постучал, тотчас подбежала к ним взлохмаченная рыжая девушка в белом фартучке.

- Пива полдюжины! - бросил Абдиш.

- Да провались оно! - поморщилась Раушан.- Не будем его пить.

Коренастый подтолкнул Абдиша:

- Для женщин чего-нибудь сладенького.

- Вот сладенькое можно, - улыбнулась Раушан.

- Да, женгей! Ради вас из-под земли достану любую сладость! - И Абдиш с размаху швырнул фуражку на стол.

Вскоре на столе выстроились в ряд шесть бутылок пива и две бутылки портвейна. Женщинам налили вина, а мужчины принялись за пиво. После того как раза два-три осушили бокалы, все оживились, и разговор становился все веселее. Раушан то и дело все громче и громче перебивала мужчин, и Бакен понес такую околесицу, что молчаливая, серьезная Даметкен вдруг повеселела и начала улыбаться, точно солнышко из-за туч. Абдиш как бы невзначай подвигался к ней все ближе и ближе, брал за руку, а раз попытался даже обнять ее.

Коренастый подсел к Раушан. Каждый раз, подавая стакан, подливая вина, он ласково называл ее «женгей» - «тетушка», будто нечаянно касался ее рук. Когда же после долгих уговоров был выпит и последний стакан вина, коренастый поймал под столом руку Раушан и пожал. И она, разгоряченная

вином, скосилась на джигита, рассмеялась и тоже стиснула ему руку.

- Почтенный, а не выпить ли нам беленького? -спросил коренастый Бакена.

- Э, дорогой, воля ваша, - ответил, смеясь, Бакен. -Поводья нынче ведь в ваших руках...

Бакен явно захмелел, однако смело выпил подряд три рюмки водки. Тут его развезло, захотелось выйти на улицу, он с трудом встал, пошатнулся, хотел устоять, но ударился об стенку, рухнул на пол и, уже лежа на полу, расхохотался на всю комнату. Он еще пытался что-то пробормотать, что-то объяснить, но уже еле ворочал языком...

Раушан все это время чувствовала себя прекрасно, но тут ее вдруг затошнило, помутилось в глазах, закружилась голова...

Она не помнила, сколько продолжалось это хмельное забытье. Открыв глаза, она увидела, что Абдиш обнимает и целует Даметкен.

- Ты что это, бесстыдник, делаешь? - закричала она. - Не лапай чужую девушку! Не твоя невеста! А ну, отцепись!

Она хотела подняться, броситься на помощь девушке, но тут кто-то крепко обнял ее сзади.

- Оставьте их, женгей! - жарко зашептал ей в лицо коренастый. - Пусть они веселятся! А мы тоже позабавимся!

Он прижался к ней, тяжело засопел и полез к ней мокрыми губами. Раушан вздрогнула от отвращения. Хмель мигом вылетела из головы, она сильно толкнула в грудь коренастого. Этого он никак не ожидал, покачнулся и упал на стол. Бутылки и стаканы со звоном и грохотом полетели на пол.

- Что это за безобразие? Что тут происходит? -раздался сзади строгий голос.

Раушан оглянулась и увидела милиционера-казаха.

Коренастый поднялся и, пьяно выкатив глаза, вновь попытался обнять Раушан. Милиционер остановил его.

Раушан окончательно пришла в себя. Она уцепилась за рукав милиционера и заплакала.

- Защити нас, дорогой! Спаси от этих... ублюдков!..VI

Раушан проснулась и подняла голову. Некоторое время она удивленно озиралась, не в силах что-либо понять, протерла глаза и опять огляделась. Рядом, в постели, в верхней одежде спал, согнувшись, Бакен. Да, да, такой же, как всегда, обычный муж ее Бакен. И шрам под глазом, и черная родинка на носу, и жесткие щетинистые, но очень редкие усы, которые всегда топорщились, - все это было очень знакомо Раушан.

Она повернулась на другую сторону и увидела Даметкен. Девушка, растрепанная и тоже в верхней одежде, безмятежно посапывала. Под ней было стеганое одеяло, под головой подушка...

В левом углу комнаты стояла кровать Марьям. На стене над кроватью рядом с фотографией Марьям висела еще одна карточка, с которой нежно смотрел на хозяйку изящно одетый мужчина с коротко подстриженными усами. Эти фотографии Раушан заметила еще в первый день приезда. Однако тогда она взглянула на них лишь мельком. А теперь не могла оторваться. И чем больше она смотрела, тем яснее становились мысли, заметнее рассеивался туман в голове, и все отчетливее вспоминались события прошлой ночи. Раушан передернуло. Да что же было?.. Смутные видения проплыли перед глазами: вот они идут под руку, вот пивная, стол, заставленный бутылками, Абдиш, закидывая назад длинные волосы, фальшиво смеется, чокается, предлагает поднять стакан... Чем больше вспоминала Раушан, тем сильнее ею овладевал гнев. Вдруг, сама не зная почему, она вскочила и

бросилась к висевшей на стене фотографии. Она уже протянула к ней трясущиеся руки, но тут взгляд ее упал на другой фотоснимок, на котором весело улыбалась Марьям. Раушан опомнилась. Еще мгновенье - и она в клочья изорвала бы фотографию незнакомого джигита! «Бесстыдник! Видать, такой же прощелыга, как Абдиш. Тоже, видать, хочет обольстить чистую, невинную девушку! Совести у них нет, у этих образованных!» - с яростью думала она. Ей казалось, что, изорвав карточку этого хлыща, она и Марьям спасет, и хлыща покарает. Но тут пришла ей в голову другая мысль: ведь Марьям - это совершенно необыкновенная, какая-то особенная женщина. Никто не посмеет проделать над ней то, что два этих хлыща проделали над ними. Значит, и фотографию рвать нечего. Да и мужчина этот, может быть, близкий родственник ее, может, даже дядя или брат. Как она объяснит потом свой поступок Марьям?

И, опустив голову, Раушан вернулась в постель. Она чувствовала непривычную тяжесть во всем теле, голова болела, в висках стучало. Дрожали руки и ноги, будто после изнурительной болезни. Она улеглась рядом с мужем и стала думать. И разные случаи из ее прошлого представились ей тогда.

Вот она еще совсем молоденькая девушка, и к ней, шутя и посмеиваясь, подбегает дженге-тетушка и требует от нее суюнши - подарок за радостную весть. Оказалось, приехал жених. Надо радоваться. Девушка, за которую сватаются, должна быть веселой. И она заставляет себя казаться веселой и послушной, исполняет все наставления шумливых тетушек... Женихом оказывается Бакен. При первой же встрече он говорит, что страстно любит Раушан и обещает «по гроб жизни» ее холить и не обижать. Прошло пять лет, и Бакен и в самом деле ни разу не изменил своему слову. Любил и никогда ни в чем не отказывал. И одна беда

была у них: не посылал аллах им детей. Узнав, что какой-то баксы-шаман знает средство от бесплодия, Раушан надумала обратиться к нему, и когда осторожно заговорила об этом с мужем, тот без лишних слов взял у Алимбая взаймы денег, обещав отдать осенью единственного теленка, и свез жену к лекарю-чудодею. Да что о том говорить... И теперь, вот в эти дни, какой бы другой мужчина повез свою молодую жену на конференцию? А разве ему легко было? Чего только не болтали в ауле, когда Раушан избрали на волостное собрание? Иные нашептывали Бакену, что, гляди, мол, разведут вас коммунисты. И Бакен, серьезно встревоженный, даже слышать ничего не желал о собрании. Пытался отговорить и жену. «Зачем нам все это, дорогая? - робко говорил он. - Не лучше ли сидеть дома?» Однако Раушан решила ехать, и Бакен не осмелился ей перечить. Ради жены он был готов на все. Непонятно только, за что он ее так любит? Что такое он в ней нашел?

О городе Раушан приходилось раньше только слышать. И вот наконец она все увидела собственными глазами. Вернется в аул - разговоров и рассказов хватит на целый год! Все ей тут казалось удивительно интересным и хорошим. Казалось... Вчерашняя ночь будто разом смыла все радостное и хорошее. Неужели, сотворив такое чудо, как город, человек не смог забыть свои пакости и мерзости? Почему в нем живут такие, как этот проклятый Абдиш?.. Ну хорошо... допустим, с образованием, большой начальник, сам деньги делает. Так ведь он должен украшать город, заботиться о нем, а он ведет себя как мерзавец, как же так? А может, все образованные такие?

Раушан запуталась в своих мыслях, потому что никак не могла понять, как образование и зло могут существовать вместе. Все было туманно, зыбко, и пока она сделала для себя только один вывод - «все обра-

зованные мужчины - негодяи». Но почему так, и действительно ли это так? Этого понять она была не в силах. Окончательно потеряв нить своих размышлений, пригладила ладонью волосы и повернулась к Бакену. Он спал. Она долго всматривалась в его лицо и вдруг крепко прижалась к нему и горячо поцеловала в обе щеки.VII

Когда Раушан и Даметкен пришли на конференцию, был как раз перерыв, и все делегатки и гости толпились в передней комнате. Большинство женщин, как и Раушан, приехали из аулов. За одной молодкой понуро плелся, точь-в-точь так же, как Бакен, рослый, неуклюжий мужчина. Две пожилые тетки всполошенно искали кого-то и наталкивались на всех подряд. Одна из них, проходя мимо, в упор поглядела на Раушан.

- Э, явились, значит!

Кто-то схватил Раушан за локоть. Она вздрогнула, как испуганная лошадь, и отпрянула, но увидела Марьям и густо покраснела, опустив глаза. Однако Марьям и виду не показала, а сразу же заговорила о последних новостях. Один казах, оказывается, рас-скандалился и хотел увезти сразу же жену обратно, не дождавшись конца конференции. Хорошо говорила Мусралиева - тема была все та же; тяжелое положение женщины в ауле.

- Ты могла бы выступить не хуже нее, - сказала Марьям. - Может, выступишь, как тогда на волостном собрании? Я тогда же рассказала про твою речь Абилю. Он очень обрадовался и заметил, что среди казахских женщин таких немало, их нужно только правильно воспитать и привлечь к работе. Да, кстати, ты, кажется, еще не знаешь Абиля? Он где-то здесь. Пойдем, познакомлю.

И, все так же держа Раушан за локоть, она повела ее куда-то. Возле закрытых дверей Раушан остановилась, высвободила руку:

- Марьям!

Марьям удивленно обернулась:

- Хочешь что-то сказать?

— Да.

- Ну, говори!

Раушан замялась.

- Да говори, говори, не стесняйся. Ты не должна ничего таить от меня. Мы же подруги...

«Говорить или нет?» - подумала Раушан. А вдруг Марьям обидится? Она ведь тоже образованная. А как говорится, у всех, кто в шапках, и честь одна. Да и все ли образованные такие же, как эти двое? Если ученых не считать людьми, то кто же тогда человек? Невежественный Рыспай, что ли? Имеет в ауле двух жен и содержит их, как рабынь? И вообще, что такое «человечность»? Если такие толстобрюхие, как Рыспай, человечны, то чего хорошего вообще ждать от жизни?

Как все непонятно. Ей самой во всем этом никак не разобраться. Значит, нужно спросить Марьям: у ней душа честная и чистая. Она все поймет и не станет лгать.

- Да стыдно даже говорить, - смущенно сказала Раушан.

Марьям взглянула на нее, увидела в ее лице смущение и страх и одобрительно улыбнулась:

- Ничего не стыдно. Говори!..

- А ты не обидишься, нет? Тогда... тогда вот что: я не хочу знакомиться... с этим джигитом...

- Почему?!

- Боюсь... Образованных мужчин я боюсь... У них ни стыда, ни совести нет. Не верю я им...

Теперь уж Марьям задумалась.

- Что ж... Я понимаю, что ты так можешь думать. Очень возможно, что все образованные мужчины представляются сейчас тебе именно такими. Но это не так. Хорошего товарища, верного друга, любящее сердце можно найти как раз среди образованных мужчин. Тебя, конечно, здорово задел вчерашний случай. Знаю. Я не стала об этом говорить, потому что боялась тебя обидеть. А если по правде, то я всем этим больше тебя возмущена. Ведь я привезла тебя сюда вовсе не для того, чтобы тебя мог обидеть какой-нибудь проходимец вроде Абдиша. Я хотела показать тебе наш очаг культуры - город, чтобы у тебя шире открылись глаза на мир. Ведь обо всем увиденном, хорошем ты расскажешь аульным женщинам, за тобой последуют другие... А по Абдишу нельзя судить обо всех образованных мужчинах. Эти двое просто подонки. Они хотели использовать свободу женщины в своих интересах. А на самом деле они и есть враги равноправия. Даже сама эта мысль им кажется дикой и оскорбительной. Это байское отребье, привыкшее угнетать не только женщин, но и всех бедных, слабых и на их поте наживать себе богатство. Таких, как Абдиш, в нашей среде, к сожалению, еще немало. Они проникли в советские учреждения, едят советский хлеб и исподволь пакостят. Но и Советская власть не дремлет, а постоянно разоблачает таких, как они, сдирает с них фальшивую шкуру, не дает им спокойного житья. А когда у простых людей откроются глаза, когда женщины наравне с мужчинами активно включатся в общественную жизнь, тогда этим проходимцам придет конец...

Марьям говорила долго и горячо, и Раушан жадно впитывала каждое ее слово. Кончив говорить, Марьям улыбнулась и сказала:

- А я ведь тоже сердилась на тебя, а потом подумала: сама во всем виновата, зачем оставила вас одних? Ну

ничего, ты получила хороший урок. В другой раз будешь осторожней. Ладно, пошли к Абилю.

И она решительно потянула Раушан за руку.

Абиль был невысокого роста, рыжеватый, узкоглазый и очень молодой мужчина. Марьям представила ему Раушан, и он приветливо улыбнулся, поклонился, протянул руку. Раушан учтиво поздоровалась.

- Вот, значит, та, о которой ты мне рассказывала... - Абиль посмотрел на Марьям. - Из какого аула?

- Из Сабын-куля

- Из Сабын-куля? - переспросил Абиль. - Так ведь это тот аул, куда я еду на перевыборы. Вот здорово!.. А что, если проведем ее председателем аулсовета?

- Можно. Вполне! - сразу же поддержала Марьям.

Раушан запротестовала:

- Что вы? Куда мне?!

Абиль и Марьям засмеялись и стали ее уговаривать. В коридоре им встретился Бакен. Марьям познакомила его с Абилем и радостно сообщила:

- Не исключено, что ваша Раушан станет председателем аулсовета!

Бакен в изумлении разинул рот.VIII

Первый чистый легкий снежок лег таким тоненьким слоем на землю, что даже не опушал носки кожаных галош. Медленно кружились снежные хлопья, укрывая все вокруг.

К воротам Бакена, скрипя на весь аул, подъехала арба. Конь был красивый, гнедой. С облучка слез дородный мужчина, снял лисий треух и стряхнул с него снег. Потом погладил и закрутил черные жесткие усы. Его маленькие глазки щурились, и нельзя было понять, то ли они смеются, то ли гневаются. Бакен поспешил навстречу.

- Здравствуй! - поприветствовал он гостя.

Это был Демесин из соседнего аула. С тех пор как Раушан стала председателем аулсовета, он зачастил к ним. Однажды даже пригласил Бакена и Раушан к себе в гости. Многие в его ауле неодобрительно отнеслись к тому, что председателем аулсовета выбрали бабу, но Демесин всячески подчеркивал свое доброе отношение к Раушан.

- Келин ведь никому дороги не переступила. И зла никому не сделала, - поддержал он ее еще во время выборов. - Начальством ее ставит власть. Нынче такое время. А раз власть желает, то так тому и быть...

Демесин опустился на корточки, прислонился спиной к воротам, заложил за губу насыбай. Подробно расспросил Бакена о делах, о хозяйстве, о здоровье.

- Я и так собирался навестить вас, а тут как раз одно дельце подвернулось... - как бы между прочим оборонил он.

- А что за дельце?

- Эх, Бакен, такой уж нынче народ пошел. Не могут без того, чтобы не пакостить друг другу... Дочь моя, как известно, не пошла за сына Итемгена. Что ж... и ребенок-сосунок знает, что женщинам сейчас свобода. Но итемгеновская родня - темные люди, старых казахских обычаев придерживаются, о законах новой власти понятия не имеют. Взяли и подали на меня заявление, будто продал я свою дочь за скот. Так вот хотел я у келин бумажку одну взять, что выдал дочь без всякого калыма, просто по ее доброй воле...

Это была откровенная ложь, и Бекен знал это хорошо. Даже этого статного гнедого коня Демесин получил от свата за «сут-акы» (плата «за материнское молоко). И вся округа знала также то, что, помимо коня, Демесин взял за дочь еще сорок семь голов скота. Но если бы он заручился справкой о том, что никакого скота он не брал, то это казалось бы пустой сплетней. А для этого достаточно всего-навсего

бумажки с печатью Раушан. Что ж, если печать жены может быть полезна такому доброму человеку, как Демесин, то Бакен готов ему помочь. Во всех аулах нет для него, никого ближе и дороже этого Демесина. Пусть другие фыркают на него - пусть, все равно они недостойны даже стоять там, куда Демесин швыряет свои галоши!

- Если все дело в этом, я скажу жене, чтобы она поставила печать. Кому же еще услужить, как не вам!

Демесин довольно ухмыльнулся и еще раз погладил холеные усы.

- Зайдемте в дом, - предложил Бакен. - Я прикажу сварить мясо.

- Ладно, не беспокойся. Келин теперь - начальство. Небось целыми днями конторскими делами занимается. Некогда ей... А я не впервые у вас. Мы уже понемногу заготавливаем согум¹. Твоя женге наказывала передать: «Пусть деверек мой с келин доли своей отведают». Так что сами приезжайте в гости...

Бакен, польщенный, заулыбался, даже покрякал от удовольствия. Казалось, он только теперь осознал, каким он стал важным человеком. Почтенные люди и те жаждут его угостить.

Послышался звон ведер. Это Раушан вышла за водой. Увидела Демесина и остановилась.

- Здорова ли келин? Все ли благополучно в доме? -заулыбался Демесин.

- Благодарю... - ответила сухо Раушан. И, поправив платок, обратилась к мужу: - Иду за водой, надо телят поить. А ты, может, позовешь торе? Нужно кое-какие бумаги подписать...

Торе - так она называла Жаксылыка. Он был еще совсем мальчик; но во время выборов его назначили секретарем Раушан. Был он старателен, усидчив и дела вел неплохо. Но Бакен почему-то его сразу невзлюбил.

Когда он приходит к ним, начинает разбирать бумаги и беседовать с Раушан, Бакен подозрительно прислушивается к их разговору и не отходит ни на шаг... Когда Раушан должна была объехать все аулы своего Совета, чтобы составить общий список жителей, он не решился отпустить ее с Жаксылыком и сам сопровождал жену всю дорогу...

- Ох, и надоел мне этот твой щенок! - пробурчал Бакен. - Что он, сам не может явиться без вызова?!

Раушан ничего не ответила и пошла.

- Эй, жена, подожди-ка! - Она остановилась. - У нашего гостя дело к тебе есть. Помоги ему.

- Что за дело, каин-ага? - спросила Раушан.

Демесин, поглаживая усы, обстоятельно объяснил все. При этом он все время заискивающе улыбался и почтительно взглядывал на Раушан.

- Назло мне все делают... Назло... - вздохнул он.

Держа коромысло на плече, другой рукой слегка раскачивая ведрами, Раушан задумалась. Нынче летом, когда они все жили на джайляу возле Кос-Томара, Демесин объявил, что выдает дочь за Керея, а вскоре после этого пригнал целый гурт скота... Это происходило на глазах всего аула, расположившегося у озера. Помнится, Раушан как раз ходила за водой и, стоя у колодца, собственными глазами видела, как Демесин прогонял мимо скот. Тогда еще женщины судачили между собой:

- Верно говорят: «Богатство к богачу само идет».Смотрите: целое состояние одним махом раздобыл Демесин!

Правда, в ту пору Раушан еще не была председателем аулсовета, однако недаром же говорится, не следует винить глаза за то, что они видят. А она ведь действительно видела все сама. Как же она может дать такую бумагу, будто никакого скота и в помине не было? Ведь Марьям строго-настрого внушала ей: «Смотри, не

ошибись, будешь прикладывать печать к ложным бумагам - загубишь свою голову». И Абиль, приезжавший на выборы, долго беседовал с ней наедине о том же. Легкие на язык бабы даже сплетничали тогда, что, дескать, Раушан уединяется с чужим мужчиной... «Будь осторожна! - предупреждал Абиль. - Не попадись в лапы проходимцев. Не ввязывайся в подозрительные дела». А тут даже не подозрительное дело, а просто явный обман. Она сама видела пеструю брюхастую корову. Люди говорят, что и этого гнедого коня он получил в калым. Нет, никак не может она приложить печать.

Раушан вздохнула, сильно раскачала ведро и спросила:

- Признайтесь, каин-ага, взяли же вы калым за дочь? Правда?

- А тебе что за дело до этого? - вскинулся Бакен.

- Видно, келин, ты не поняла меня, - усмехнулся Демесин.

- Ну почему же, каин-ага? Мне все даже очень понятно.

- Тогда чего спрашиваешь? - вмешался снова рассерженный Бакен. - Приложи печать, и делу конец.

Раушан нахмурилась, побледнела. Если не приложить печать - Бакен обидится смертельно. Человек он замкнутый, мнительный. Дуться и гневаться будет долго. С тех пор как Раушан избрали председателем аулсовета, Бакен вообще сильно изменился: стал раздражительным и подозрительным. Ссориться с мужем Раушан сейчас никак не хотела, но ради его спокойствия изменять долгу тоже не могла. Сегодня она смалодушничает, приложит печать к фальшивой бумаге, а завтра обман раскроется, и как тогда она будет глядеть людям в глаза? А что она скажет Марьям и Абилю, которые в нее так поверили? Даже представить себе это страшно. И, поправив на коромысле ведра, Раушан решительно отрезала:

- Простите, каин-ага, но печать я приложить не могу!

Бакен и Демесин от удивления даже глаза вытаращили. Уж чего-чего, а такого ответа они не ожидали.

Раушан отвернулась и, помахивая ведрами, направилась к колодцу. Дочь Айнабая сгребала снег у входа в дом. Проходя мимо, Раушан окликнула ее:

- Еркежан, пойдем вместе за водой!

Девушка бросила лопату, с радостью пошла было за Раушан, но мать ее подняла крик.

- Что ты с беспутной путаешься?! - кричала она. -Чтоб больше близко к ней не подходила! Слышишь?!

Вечером, когда зажгли лампу, пришел секретарь Жаксылык. Дастархан был разостлан, шумно кипел самовар. Бакен, свернувшись и укрыв голову шубой, лежал в углу. Раушан сидела у печки с казаном и подкладывала в огонь кизяк. Жаксылык по привычке достал из закутка за печкой ларец, вынул бумаги и принялся за дело. Бакен высунул из-под шубы голову, с ненавистью посмотрел на юношу и вдруг сказал:

- Если тебе нужно чиркать, то приходи днем. Нечего шляться по ночам, людей тревожить. Собирай свои бумаги!

Жаксылык недоуменно поглядел на Бакена. Раушан поднялась с места.

- Не обращай внимания. Пиши!.. - сказала она.

- Не будет он писать! - Бакен приподнялся с места. - Я сказал.

- Будет! Дел накопилось много. А меня не для того выбрали, чтобы бумаги под замком в ларе держать!

- Эй, прекратишь ты или нет?!

- Нет, не прекращу, тогда что? Бить будешь? Попробуй только! Мигом составлю протокол и отправлю куда надо!

Бакена затрясло. Он вскочил. Еще никогда он так не злился на жену. За всю жизнь он лишь однажды поднял

на Раушан руку, и то не ударил, а только сбил жаулык с головы... Сейчас лицо его было искажено от злобы. Раушан отступила за спину Жаксылыка... Бакен пошатнулся, натянул у порога сапоги и выскочил из дома, волоча за собой овчинную шубу.

Подслеповато мерцала маленькая лампа. От фитиля тоненькой струйкой вился дымок. Вокруг нависал полумрак. За стеной завывал буран. Ветер швырял снег в окошко, стучал в дверь, наметывал сугробы.

Жаксылык улегся на живот и принялся писать. Рядом на корточках устроилась Раушан. Она и сама не замечала, что слезы катились по ее щекам...IX

Три дня Бакен не показывался домой. Все эти дни пропадал у Ермака. Кульзипа бегала из дома в дом, рассказывала сплетни.

- Я ведь вам говорила, что она записалась в коммунисты! Так оно и есть! Выгнала своего мужа, мырза-агу, из дому... Да еще пригрозила в каталажку засадить... О, боже, где это видано?!

- Да и муж ее недотепа, растяпа, так ему и следует, -отвечали ей. - Только и делал, что во всем ей потакал. А ведь говорили добрые люди, что надо было с самого начала ее зажать, взять в твердые руки. А не возить в город.

- А что он мог, бедняга? Заставила ведь, заставила! У ней ни совести, ни стыда! Не послушай он ее - она уйдет из дома, и все тут. Такую не остановишь!..

Какая-то баба доверительно спросила:

- Шешей, ты все ведь знаешь. Скажи, это правда, что между ними... ну, между Раушан и этим мальчишкой... что-то такое есть?

- Ох, правда! - мгновенно согласилась Кульзипа. -Келин ведь беспутная. От нее что угодно можно ожидать.

А Бакен все не приходил домой, и Раушан с каждым днем становилось все тягостней и тоскливей. Она даже печку не топила, кусок не шел ей в горло. Боясь людских пересудов, она уж не подпускала секретаря даже близко к дому. Ночами напролет не смыкала глаз. А когда дрема все-таки смежала ей веки, Раушан вздрагивала от страха: мерещился Бакен, будто он наступает на нее, сжав кулаки, бледный, трясущийся от злости. Не верилось в эти мгновенья, что он когда-то ласкал ее, любил. Казалось, будь его воля, он, не задумываясь, тут же убил бы ее...