Страница - 7

Увы, страстное желание увидеть его было в сто, в тысячу крат сильнее рассудка. В конце концов, я дождалась… мелькнул знакомый анорак. Лешка перетаскивал мешки с мукой. Он был разгоряченным от работы, от мороза и… светился счастьем свободы. Мне почу­дилось, что настал подходящий момент, для того чтобы Лешка простил мне излишнее любопытство… и я вышла из укрытия. Но, узнав меня, Леша позеленел, а приблизившись ко мне вплотную, схватил меня за воротник пальто, за грудки и факти­чески, поднял над землей. - Ты что, следишь? - шипел он, захлебываясь в злобе. -

Что же ты еще от меня хочешь?

- Я-я… Леша…

- Иди домой, у-мо-ля-ю тебя.

- Леша, но сегодня…

Откуда-то издалека звонкий мужской голос известил о том, что прибыл состав и созывал к нему бригаду грузчиков.

- Иди, - чуть не толкнув, бросил он в мой адрес, убегая к путям.

Несолоно хлебавши, я отправилась восвояси. Дома, слоняясь от стены к стене, думала: как хорошо, что никому не сказала, в гости не позвала - какой был бы стыд… не пережить. Нет… При чем здесь гости? Ведь - и радость, и счастье, и горе, и стыд - только у нас в головах, посторонним… до них нет никакого интереса, если - честно.

Мне такой семейной жизни, на дух не надо! Но кого винить? Я ведь сама настаивала на родительском благословении, а чуть засомневавшись, вдруг меня бросят - почти силком заставила его жениться. Он, конечно согласился - из благодарности, ско­тина, ему просто негде жить… вот он и вился ужом - туда-сюда. Ненавижу! Ненавижу!

Словно в чаду, я сбрасывала на кресло его вещи, те, которые когда-то с такой любовью ему приобретались… Ненавижу!

Вытянув из-под кровати, за ручку мамин старый чемодан, я принялась старательно протирать его от пыли. Закончив, внимательно посмотрела на него: нет, не хочу отдавать этому лже-Алеше свою реликвию - «мамин чемодан». Но другого в доме не было. Уложив, вернее, поскидав вещи в его утробу, я поставила чемодан возле двери, «на выход». Сверху положила листок бумаги, на котором размашисто написала: «НИЧЕГО Я НЕ ХОЧУ! Ключ оставь у соседей»

Бросив дневник в сумочку, я бежала в свое «древнее приста­нище» - больницу, где когда-то лежала мама. Там я надеялась успокоиться, прийти в себя и просто - отоспаться.

Светало уже. И намерения изменились. Мне до боли захо­телось попасть на кладбище, на могилу матери… Я перелезла через невысокий забор, не доходя до центрального входа: он

наверняка был еще закрыт. Легко отыскала мамину могилу, памятник. «Господи, помилуй! Оказывается, в водовороте, я пропустила день ее рождения, день «поминовения»… Раньше - всегда приносила цветы, заказывала службу в церкви… Прости меня, мамочка… ты-то поймешь, я не забыла о тебе, перестав любить…» Сев на колени, я рассказала ей все, плакала, созна­вая, что натворила уйму глупостей… но не скрывала ничего, была искренна так же, как всегда здесь, как писала в своем дневнике… Выйдя с территории, постояла какое-то время, глядя в пустоту…

Надо жить! Я понеслась в институт. На лекциях спала, ребята хихикали: «тысяча первая брачная ночь» - мне было плевать.

На дежурство отправилась, не заходя домой. Завершив обход, сделав необходимые процедуры, я заглянула в ордина­торскую, вошла и уяснила внезапно - как хорошо… как хорошо мне сейчас, здесь. Захотелось стереть из памяти все негативное, забыть, как страшный сон. Я легла спать прежней Наташкой, прозванной на курсе - «Львиное и ледяное сердце», с улыбкой на губах.

А поутру… в меня точно бес вселился.

Я почувствовала в душе такую пустоту. Бранила себя по­следними словами, готова была порвать себя на части, только бы Леша был со мной. Ни на минуту не остановилась, вспомнить то, о чем рассуждала и к какому выводу пришла… Что ж у меня за память неуправляемая: хочешь забыть - дудки, вбивается навсегда, нужно вспомнить - прячется, как небывало. Может - «девичья»?.. Да только…

Я уже мчалась рысью домой… летела, не чуя ног… неслась, будто ошпаренная, угорелая. По пути, машинально рисовала в голове всякие дурацкие картинки - то… квартира сгорела; то - Леша сидит на диване по-турецки и, улыбаясь, курит; то - он швыряет мне в лицо свои манатки; то - он… умер; то - он ушел…

Вбежав по ступенькам, как сумасшедшая, и распахнув вход­ную дверь, обнаружила… он и не приходил.

29

Глафира Владимировна умудрилась тихо и деликатно вы­ковырять Жорика из моих подушек так, что я не заметила. А проснувшись, услышала мерный разговор на кухне между ней и Алексеем Ивановичем. Глафира казалась чем-то встревоженной:

«- Алексей Иванович! Вы абсолютно уверены?

- Фира… что за слог, я - убежден. Документы он поменял недели две - три назад.

- Но… ежели он в городе, почему не придет сюда? Не­постижимо!

- Фира! Сколько раз вас предупреждать - «не оценивай­те!» в быту ничьих поступков, никогда не оценивайте, разве - в лаборатории. Во-первых, он может не знать нового адреса, но это отговорка, для совести. Во-вторых, я думаю, он - впечат­лительный малый… и был шокирован письмом. Дальнейшие поступки - не цинизм, не месть, а… страх и, безусловно, следу­ющая за ним - разруха. Он сгоряча обрубил все концы, а опом­нился - было уже поздно.

- Кошмар, где же он мыкается?

- «Мыкается», слово-то какое… Что ж он бычок ново­рожденный? Устроился где-нибудь на работу… А матери пока­заться опасается, и не потому, что - трус, а… потому как боится выказать свою ненависть.

- Ненависть? А как же - любовь?

- В этом и штука - любил ее безумно, а она, оказывается - такая-сякая, всю его жизнь хранила от него тайну. Детское.

- А вы говорите, не бычок новорожденный…

- Глаша, это разные вещи - логика, волевые поступки и чувства! Чувства детские. Только дураки считают, мол, армия кует из пацанов мужчин. Заблуждение на государственном уровне. Война - да, совсем другое «учреждение»… Но армия - детский сад. Отслужив свое - любой «дембель» бежит домой, точно первоклассник. А байки про «армейские университеты», травят именно те, кто до сих пор не возмужал…

-     Алексей Иванович! Ну и что ж теперь?..

- Я думаю, он ждет приезда отца, дабы не являться в одиночку…»

Вот на этой фразе я поймала себя на том, что давно подслу­шиваю чужой разговор, притворяясь спящей.

Я поднялась, заправила постель, умылась… не спеша. Вы­шла на кухню и, собравшись с духом, обратилась к обоим:

-     Прошу прощения, я отчасти слышала ваш разговор, - Алек­

сей Иванович и Фира переглянулись. - Он… о Тарасе и Славике?

Алексей Иванович встал, приглашая меня сесть за стол и, наливая кофе, очень спокойным тоном ответил на мой вопрос:

- Мария Львовна! Мы, действительно беседовали о них. Но, заметьте - это, частично мои предположения…

У меня затрепетало сердце, дрожали руки:

- Неужели, все так и будет?

- Все будет только так, КАК НАДО! Потому не советую заранее облагать себя иллюзиями - разочаруетесь. А также нет смысла малевать будущее черным - напраслина не стоит чувств! Вспомните-ка, дорогая Мария Львовна, как я уговаривал вас не возвращать конверт на почту?

- Боже мой, у меня просто нет слов…

Глафира подала мне горячую яичницу:

- Мария Львовна, вы расскажете, как вел себя Георгий?

- Георгий? Замечательно.

- Вы его чем-то сразили наповал. Я, говорит, никогда не знал, что Мария - такая… моя-моя бабушка.

- Ха-ха-ха… - рассмеялась я, и дрожь в руках мгновенно ушла. - Ну, наконец-то, обзавелась внуком.

- Он издергал всех: и меня и Натэллу, ему срочно пона­добилось поступать в школу танцев. А Натэлла ему: перестань, для начала, лопать от пуза хачапури, и сбрось килограммов десять. Ты, говорит, видел фотографию сына Марии Львовны, там, где он совершает прыжок, в «шпагате»?

- Ой, - отложила я чашку с кофе в сторону. - А она где ее видела?

- Да, вроде, у вас в спальне…

- Действительно - там ему всего одиннадцать лет. Надо же, я и забыла, привыкла.

Зазвонил телефон. Взяв трубку, на другом конце услышала Жорика, он по обыкновению, что-то восторженно лепетал, звал в гости.

- Да, Георгий, конечно приду. Сегодня?..

Глафира, убирая посуду со стола, обратилась ко мне:

- Мария Львовна! Сегодня мои детки уезжают… При­ходите к нам на обед, часам к четырем. Пообедаем и проводим. Жорка будет счастлив.

- Конечно, что за вопрос.

…Алексей Иванович и Фира засобирались, и, как только за ними затворилась дверь, я принялась метаться по квартире. Сначала забежала в спальню, нашла фотопортрет Тараски, сделанный в хореографическом училище. Аккуратно сняла его в подарок Георгию. Долго рылась в своих не разобранных огромных чемоданах с одеждой, обнаружила длинные черные лайковые перчатки и муфту из чернобурки - остатки былых показов. Довольная собой, села на софу и подскочила, как мяч, вспомнив, что где-то был ридикюль, в стиле «ретро» из плете­ной кожи - лак, с замком «поцелуйчик».

Я так старалась. Мне очень хотелось сделать этим, дорогим мне людям, что-то приятное. Я шумела - падали коробки, ро­няла вазы, торопясь спотыкалась на каждом углу, падала… Но не было больно - только смешно… и даже не заметила звука открывающейся двери.

На пороге стоял Славик и радостно наблюдал комедию-пан­томиму.

- Манечка, любимая моя…

Услышав его голос, я обернулась, держа в руках охапку атлас­ных блузок, и не выпуская их из рук, боясь спугнуть реальность, кажущуюся наваждением… пошла навстречу и прошептала:

- Славик… Сла-вик?

- Родная моя, я должен тебе сказать…

- Нет, Славик, это я должна тебя обрадовать…

- Тарас - жив! - сказали мы в унисон и залились слезами.

- Прости, прости, прости меня, Славик… - рыдала я у него на плече. Он нежно прижал меня к себе со словами:

-     Я давно простил тебя… я всегда прощал тебя заранее… А

здесь - болезнь, разве за нее наказывают или злятся? Хорошо, что я вовремя понял, как ты устала от меня, нудного, корявого…

- Не надо, умоляю тебя, не говори так. Виновата я. Это ты меня прости.

-     Перестань. Давай забудем все, как дрянной триллер, я имею в

виду - недоразумения наших отношений. Ты ходила на могилу к Осе?..

Я, оторопев, не имея почвы под ногами, села на стиральную машинку:

- Нет… Мы завтра… вместе сходим.

- Давай - сегодня. Представляешь, все время разлуки с то­бой, неизвестности с Тарасом, мне не давал сойти с ума и даже… в общем - не давал натворить бед Ося. Он словно поселился в моей голове. Я и вставал и ложился спать, думая о нем, с ним советуясь, вспоминал нашу юность… Ося… конечно, он был по духу намного сильнее меня, да и не только меня…

- Знаешь, я хочу прийти к нему… спокойно, не суетясь.

- Но, что мешает нам это сделать?

- Славик, сегодня не получится и …Ося безусловно - пой­мет. Сегодня я хочу познакомить тебя с такими дорогими мне людьми. Людьми, выудившими меня из кошмара, внушившими мне уверенность… и помогавшими дожидаться тебя в самую- самую тяжелую минуту.

- Кто это?

- Не спеши. Я познакомлю вас. Но сегодня… их дети уезжают. Я обещала проводить. Пойдем к ним! Как они будут рады за нас!

- Рады? Ведь мы не знакомы, они не знают меня…

- Знают! Пойдем! Я все-все тебе объясню…

30

На вокзале - сутолока, толчея, шум, временами - походящий, на гул, иногда - усиливающийся до звуков раскатистого грома. Пассажиры и провожающие сталкивались с вновь прибывшим людом сумками, баулами, чемоданами. Внутри этой каши - цы­гане, бомжи, алкаши – в общем, все, как обычно. Кроме одного, я была счастлива и в предвкушении… Рядом - Славик, Алексей

Иванович, Фира. В окошке своего купе бесновался Георгий, прыгая, смеясь, он пытался что-то договорить, но, к сожале­нию - его не было слышно. А Натэлла прощалась с нами, стоя в проходе. Липкин был, безусловно, прав, сравнивая ее с «Не­знакомкой» Крамского. Она была абсолютно инородной краской в этой вакханальной палитре вокзала. В те минуты, когда, то ли пар, то ли туман, скрывали очертания современного вагона, Натэлла казалась явлением не двадцатого, а девятнадцатого или, даже - восемнадцатого века… Нежная, трогательная, она стояла на ступеньках в подаренных мною муфте, перчатках. Она наклонилась ко мне:

- Мария Львовна! Я отобрала у Гошки фото… Он его чуть нэ сжевал, нэ понымает, что бумага нэ…

- Натэлла, но ведь это ему - подарок…

- Потом… отдам, - она выпрямилась. И вдруг, ее взгляд пересекся, встретился с чем-то, и она громко, звеняще, насквозь пронизывая любые шумы на перроне, прокричала:

- Та-ра-сик!!!

Поезд тронулся, но в тот же миг, парень, в финской старо­модной куртке стремительно кинулся ей навстречу, не видя, расталкивая всех стоявших на его пути. Никого не замечая, он прыгнул на ступеньку вагона, и, просочившись мимо проводни­цы, остановился перед Натэллой. Он стоял к нам спиной, тем не менее, я узнала бы эту спину из тысячи:

-     Не может быть, не может этого… быть, - шептала я. - Тарас…

Проводница, разозленная не на шутку, и столь же - напуган­ная, строго возвещала:

- Девушка, девушка! Вывалитесь, зайдите в вагон… ос­вободите тамбур. А вы - кто? - обращаясь к парню.

- Извините… я… опоздал.

- Господи! Да проходи ты… не мешай работать, - она вы­двинулась вперед с флажком в руках.

Поезд набирал обороты. Я шла, механически, на прощание, помахивая рукой Жорику, на устах стыло:

- Тарас…ик…

Поезд шел уже в полный ход. Откуда ни возьмись, из толпы появилась девушка, чуть ли не попав под колеса:

- Леша! Леша! Лешенька, любимый… прости меня…

Остановите его, - она напряженно выбросила руку с оттопы­ренным указательным пальцем в направлении идущего состава. - Его, парня в куртке с мехом… - девушка, видимо поскользнув­шись, упала как подкошенная.

К ней немедленно подскочила Глафира, помогая встать:

- Девушка, дорогая! Вы обознались. Его зовут Тарас, это не ваш Леша…

Алексей Иванович и Славик, подхватили ее, довели до ска­мейки в павильоне вокзала. Я… онемела, вспоминая картину прощания. Глафира же - сметала с курточки девушки грязный песочный снег:

- Ну, вот и хорошо. Вы поняли? Просто - обознались. То был не ваш Леша, не ваш.

- Да, - улыбаясь и плача, ответила девушка. - Это - не мой Леша. Мой Леша… со мной… - внезапно побледнела и, обмяк­нув, потеряла сознание.

Алексей Иванович крикнул:

- Где медпункт?

Мимо проходящий мужчина, в котелке, усмехнулся в усы:

- Сейчас медпункт не поможет… разве месяцев через во­семь-девять…

* * *

Мария Львовна радостно подходила к собственному дому в компании мужа, своих друзей. Ее переполняло счастье приоб­ретения: сын, муж, Натэлла. Все, что когда-то мнилось навеки утраченным, теперь оказалось в ее руках.

В проходном дворе, под аркой, юркнул сквозной ветер, неся с собой автобусные билеты, обрывки бумаги, листки календаря… но разве по силам ему было остановить - обездвижить старую знакомую?

Она, не глядя под ноги, заливисто смеялась. По-детски, под­бирая колени, висла на локтях Алексея Ивановича и Славика.

Только раз, пока открывали дверь парадного, Мария Львовна бросила мимолетный взгляд на пятачок заасфальтированной дорожки…

Мысли, помимо воли, прыгнули в найденный и прочитан-

ный ею дневник - «бедная девочка. как же тебя отыскать, чтобы помочь, хоть словом: и тебя настигнет счастье, надо, только не противиться ему… открывать дверь и ждать. Все прояснится, непременно. Стоит только перейти на эскалатор, ведущий вверх, так легче… оставить негатив, как антураж, в прошлом. а то, что уготовано судьбой, принимать, как неотвратимую, но далеко не пустую, данность… Главное, чтобы рядом был тот, кто… но я не Алексей Иванович, послушает ли она меня? Ведь - мы абсо­лютно чужие, нас ничто не связывает. И простит ли она мне то, что я и так без спроса вторглась в ее личную жизнь?.. Но ведь она сама выбросила, точнее, вырвала листы из дневника. Зна­чит - волевая, тем паче - медик… К чему ей объяснять, что есть сильная женщина - жизнь - время настоящее…»

ОБЛАЧЕНИЯ ЗЛА

VICE VERSA – в обратном порядке (лат.)

25 октября 2005. Алматы.

Открылась дверь квартиры и на лестничную площадку вышла молодая женщина. Она казалась усталой и несколько отрешённой. Вслед за ней вышел врач, пожилой мужчина, в белом халате не первой свежести. Он глубоко вздохнул и по- отечески положил руку на плечо женщины. От этого жеста она будто очнулась:

- Да, Иван Фёдорович, я слушаю вас… Я в таком смятении, отчаянии даже… может, просто устала… Я устала!.. Как я устала!

Доктор прокашлялся:

- Вика, это немудрено. Детка, послушай меня внимательно. За последние две недели на вашу семью свалилось столько… Да, сейчас не до спокойствия, казалось бы. Но, именно оно - спокойствие и может стать панацеей, особенно в отношении Дениса! - при этих словах Вика упала на грудь врачу и разрыдалась:

- А вдруг он так и не сможет петь? Для него это хуже смерти!

Иван Фёдорович позволил себе улыбнуться.

- Ну… Вика, парез Дениса – случай особый. И мне кажется… нет, не кажется, я абсолютно убеждён – это не органическое

изменение. Я думаю, всё это из-за письма. Написала какая- то сволочь!.. Другой бы и внимания не обратил, а Денис… Эмоции… психика в общем.

При слове «психика» Вика изменилась в лице, нахмурилась, и вся будто съёжилась.

- У него не шизофрения, Иван Фёдорович?!

Доктор помедлил, а потом, поспешно:

- Какая шизофрения, милочка? Кто вам говорил о шизофрении?! Это у него такая реакция на стресс… Пожалуй, сегодня я вам больше ничего не буду говорить. Время и ещё раз – время! Время лучший лекарь. - он заботливо пожал её ладонь и повернувшись к лифту усмехнулся себе в усы. - Время лучший лекарь и лучший счётчик, что ни день, то короче к могиле наш путь… - и скорее подумал, чем произнёс вслух. - Господи, ещё колено ноет…

- Иван Фёдорович, - не унималась Вика. - Может нужно ещё что-то добавить к лечению?

- Я уже всё сказал, - отрезал врач, а когда открылись двери лифта, добавил. - Если вы мне верите, конечно… Не забывайте, Вика, о том, что у вашего мужа парализованы не глаза и он ви-и-дит ваше настроение. Будете метаться, нагнетая и без того накалённую атмосферу, только усугубите его состояние. Наберитесь терпения. Звоните, если что… а так – до завтра.

* * *

2002 год. Алматы.

Расположившись на диване и пододвинув к себе журнальный столик с черновиками партитуры, Альберт Гаглоев творил музыку. А если точнее, то сочинял мелодию к мюзиклу. Работал он в Новом Музыкальном Театре дирижёром, а теперь ещё и композитором, написав музыкальное сопровождение к драматическому спектаклю театра.

Отхлёбывая из чашки кофе, Альберт Синаевич, остро отточенным карандашом, как профессиональный рисовальщик, ловко и изящно, выводил ноты, успевая при этом смотреть на экран телевизора. Звук был выключен, но только до тех пор, пока на экране не появилась заставка передачи, которую он с нетерпением ждал.

Альберт Синаевич включил звук, поставил чашку на столик и откинулся на спинку дивана. Отыграла мелодическая заставка. От неё лицо Гаглоева поморщилось как от жужжания назойливой мухи: маэстро не выносил примитивных музыкальных творений. Но морщины разгладились и глаза потеплели, когда он увидел предмет своих мечтаний.

- …Сегодня у нас в передаче «Птица счастья» Гульнара Бекназарова, молодая, но уже завоевавшая известность, как крепкий современный драматург, работая во Франции, востребованный сценарист на телевидении Москвы…- бубнил невыразительный голос ведущей. - …Победитель европейского конкурса на лучшую молодёжную пьесу, мы с радостью приветствуем ваше возвращение на родину!

- Завелась шарманка! - процедил Гаглоев. - Когда нужно было помочь с постановкой, так никого не нашлось, а теперь все дифирамбы запели! «Наш» драматург, «наш» талант!..

В кадре оказалась молодая красивая женщина, с этакими чёртиками в глазах. Она была спокойна, уверенна. Весь её вид излучал: «да, я знаю себе цену!». Любой вопрос она встречала с обаятельнейшей улыбкой, была вежлива, точна и скромна.

- Спасибо. Я никогда не забывала о своих корнях и потому «возвращение на родину» - звучит слишком пафосно.

- Скажите, Гульнара Рамзаевна, вас удовлетворяли условия работы в России?

- Вполне, до поры. Я человек свободный и люблю простор, воздух. Москва привлекала как новое пространство знаний, знакомств. К сожалению, мне не удалось поработать в кино, по крайней мере, с тем, с кем хотелось. Мои целинные земли – это поля телевидения, но в последнее время на ТВ я, если можно так выразиться, стала задыхаться.

- Вот как? Отчего же?

- От обилия штампов… Зачастую, они заказываются продюсерами, что называется «на потребу». Я не говорю уже о геометрическом темпе размножающейся рекламы. - Гульнара лукаво улыбнулась. - Тем паче, что и сама принимала участие в её создании, это засасывает.

- Сериалы?

- О, только не затрагивайте эту тему! Я не хочу никого обижать, ни зачинателей, ни продолжателей этой фабрики… Может, я просто повзрослела, но мне претит, когда всё додумывается на ходу, когда автор не в курсе какой играть финал, но уже поставлен заказчиком в узкий коридор условностей: ни белых, ни чёрных, ни войн, ни политики; психиатры – чуть ли не главные герои в любой «Санта-Барбаре», а произносят глупые слова… или действуют заодно с кем бы то ни было, но против клятвы Гиппократа. И везде одно и то же: не сказать примитивность… наивность.

- Да что вы?!

- Я вас предупреждала.

- У нас тоже снимают сериалы…

- Да, я знаю. Но меня пригласили драматургом в Новый Музыкальный Театр, это почётно и ответственно… И я намерена попробовать себя здесь.

- Гульнара Рамзаевна, я слышала, там будут играть и драматические спектакли?

- Насколько я осведомлена – да. И это очень здорово, что у нас появится не только варьете, а ещё одна арена – пространство, которое станет трамплином для покорения литературы. На мой взгляд, это весьма актуально. Мы с вами призваны прививать людям вкус, эстетическое чутьё, стиль, то есть, всё то, чем когда-то были богаты.

- Браво! И напоследок – ваша формула счастья!

- Счастье – это убеждение, что жизнь прекрасна, лишь благодаря твоему участию в ней.

Гаглоев не мог оторвать взгляд от экрана:

- Какая женщина! - восхищённо прошептал он.

Грёзы композитора прервала появившаяся на пороге с тарелкой супа жена. Она мельком взглянула на экран.

- Это что за фифа? Ну, надо же какая мерзкая баба!..

- Мирочка, да что с тобой? Она же красавица! Ещё и умница!

- И чтец и жнец и на дуде игрец! То-то ты вожжи распустил! Кобель! И не стыдно? Лопай, давай, Моцарт! - мгновенно схватив пульт, Мира выключила телевизор.

* * *

25 октября 2005. Алматы.

- Да что там, Чингиз, всё по-прежнему, одно слово – рутина. И следуя твоему любимому выражению «люди не меняются»: воруют, дерутся, насилуют…

- Так уж и «нычого особлывого»?

- Нычого! Ты что ж думаешь, если своего шарпея Шараповым обозвал, так тебе «Чёрную кошку» подавай? Нэмае «Чёрной кошки». Всё какая-то мелочь…

Рассказ Даулета был прерван: дверь в комнату отворилась, будто невзначай, сквозняком, но захлопнулась нервно и плотно.

Чингиз Аркадьевич Ибраев улыбнулся и махнул рукой:

- Продолжай, Даулет, - и немного снизив громкость, кивнул в сторону двери. - Мама… Ты же знаешь мою маму.

- Так вот, на нашем отделе висит неопознанный труп недельной давности, нашли на иссыкской трассе – вскрывают – смерть от кровоизлияния в мозг, то есть от естественных причин, все данные за гипертонию…

- Ну?

- Ну… а тело найдено в арыке, в кустах, в неестественной позе, завёрнутое в тряпку. Документов при нём не обнаружено.

Чингиз вопросительно поднял брови.

- Интересно.

- Вдвойне. Мужик с виду ухоженный, одет прилично, а за неделю его никто не хватился.

Тут дверь в комнату распахнулась. Вошла Дина Оспановна неся в руках чайник и тарелку с баурсаками, и излишне громко возмущаясь:

- Да, теперь преступление совершить труднее – всё на виду. Но не устаю удивляться бесчеловечности и чёрствости с которой готовятся репортажи. Я ведь, между прочим, тоже журналист! - гордо подбоченясь. - Конечно и нам хотелось чего- то «жареного» и быстрее. Ну,посмотрите, девушка выбросилась с шестнадцатого этажа, а ажиотаж, будто праздник! Салют! К чему эти жестокие подробности на экране. У неё есть отец, мать, любимый – каково им?!

- Вы правы, Дина Оспановна, - согласился Даулет. - Только у нас стрингерство процветает… Сенсация.

- Какая уж сенсация – самоубийство? - отозвался Чингиз.

- Да я-то понимаю, - стал оправдываться Даулет. - Тем более, что Ситникова была на учёте у психоневролога, мои же ребята узнавали…

- Как ты сказал? - напряглась Дина Оспановна.

- На учёте у психиатра…

- Да нет – фамилия?

- Ситникова.

- М-м-м… - к удивлению мужчин, озадаченная Дина Оспановна ретировалась из комнаты.

- Так, на чём мы остановились? - оживился Чингиз. - Кстати о «Репортёре»: там сказали о смерти режиссёра Музыкального Театра.

- Инфаркт хватил Кондру в гостинице, - Даулет с аппетитом жевал баурсак. - Кондру хватил кондрашка! Что он делал в этой гостинице? В это же время, между прочим, там наблюдали его новоиспечённую жену, Аиду, девятнадцати годков.

- А ему?

- Шестьдесят два! Да. Так вот, она исчезла.

- Кто?

- Жёнка… но и это не главное! В номере, где нашли Кондру, обнаружили «пальчики» твоего бывшего подопечного ЗК – Турка. Помнишь такого?

Чингиз не успел ответить. Дина Оспановна уже стояла на пороге и обвинительным тоном выносила приговор:

- Ну, всё! У меня терпение лопнуло! Опять страсти-мордасти!.. Опять обсуждения, - она укоризненно покачала головой. - Чингиз, ты уже забыл, что произошло три года назад? Как хорошо жить без селезёнки! - с иронией. - С починенным позвоночником! И ты, Даулет, в курсе. В гроб меня хотите загнать?..

Даулет раскраснелся, съёжился и промямлил что-то невнятное.

Женщина казалось, ничего не слышала:

- Никому нет дела! Нет ни режима, ни покоя.

Чингиз встал, ласково обнял мать за плечи и стал говорить как с маленьким ребёнком:

- Ты зря кипятишься, мам. Мы готовимся к лекции. Вот смотри, - он показал на монитор компьютера.

Мать высвободилась из объятий, с подозрением поглядела на сына, ища «компромат» в его глазах, и, доставая очки из кармана, изрекла:

- Знаю, как вы готовитесь, знаю какие лекции и о чём! Что это тут? - внимательно читая с экрана. - Выбор методов психоаналитической защиты от агрессии из арсенала паранаучных теорий, как то: астрология, фэн-шуй, каббалистика, нумерология, хиромантия и т.д… Боже мой! Это серьёзно или очередные проделки, Чингиз? Ты же никогда в это не верил!

Чингиз нервно почесал затылок:

- Мама, ты просто неправильно истолковывала мои соображения. С чем-то я не соглашался… в корне, что-то требовало доказательств.

- Доказательств?! - Дина Оспановна схватилась за голову. - Ты называл всё это плутовством и мошенничеством! Более того, ты меня убеждал, что всё это бредни! А когда под Новый Год у меня чесалась правая ладонь и я говорила, что это к деньгам, разве мы не получили денежную премию? - Даулет по-доброму заулыбался. - А когда мне кошка дорогу перебежала? - Дина Оспановна прижала пальцами виски и заверещала. - Перед этой страшной трагедией, что случилась с тобой на службе! Я ещё не выжила из ума!..

- Ну, всё, мама! - в голосе Чингиза появились металлические нотки. - В последнее время ты меня разочаровываешь. Кому терапевт настоятельно рекомендовал: никаких волнений?! Ты же всегда была моей «Железной Леди»!

При этих словах, мать обмякла в руках сына и всхлипнула.

- «Железная Леди»… - отрешённо пробормотала она.

- Да, тебе нужна «Железная Леди», я уже не отвечаю этим требованиям, - не забыв капнуть яда. - Как там у тебя: «…из арсенала паранаучных теорий»? Всё! И не смотри на меня так.

Чингиз улыбнулся.

- Да не смотрю я никак. Я сделаю всё, как ты мне прикажешь.

Дина Оспановна незамедлительно приняла позу Екатерины Второй и продиктовала царский указ:

- Так вот, извольте, сударь, зайти в супермаркет «Orient way» и прикупить для себя пренепременно…«талисман любви», - сказав это, она сразу как-то сдулась, превратившись в маленькую старушонку и продолжала совсем другим тоном, просительно-жалобным, пристально глядя в глаза сына. - Талисман, отыскивающий вторую половину и дарующий супружеское счастье… Может, я ещё успею подержать в руках своих внучат… Обещаешь?

Чингиз, чуть отвернувшись, картинно - для Даулета, закатил глаза к небу:

- Обещаю, мама. Прямо сейчас. Пойду провожать Даулета и зайду в этот… как ты сказала? «Orient way»?

- «Orient way», «Orient way»! Но вот, только… Даулета ты провожать не пойдёшь! Меня вам не провести. Ишь хитрецы: будете разрабатывать свои планы за углом? - Дина Оспановна оживилась, и лицо её немного просветлело. - В точку? У меня, слава Богу, глаз намётанный!..

* * *

25 октября 2005. Алматы.

- Алло! - зловещим шёпотом проговорила Нелли Владимировна. Её лицо исказила гримаса негодования. - Ты что – идиот?! Я же сказала: припугнуть! Зачем ты его убил?!..

На другом конце провода, спокойно и даже несколько вальяжно, как будто со сна, прозвучал голос:

- Кого?

- Кондру! Я просила припугнуть, понимаешь, припугнуть! Зачем нужно было убивать? - от напряжения Нелли закашлялась.

- Тётя, тё-ётя! Не надо на меня кричать.

- Я не кричу, я спрашиваю, - голос Нелли дрожал. - Зачем ты его убил?!

- Я? Я его в глаза не видел.

* * *

25 октября 2005. Алматы.

Аида, в махровом полотенце, дефилировала из бассейна по холлу турбазы. Она слышала тут и там как в восхищении причмокивают мужчины, выражая тем самым восторг, даже вожделение. Аиде захотелось продлить удовольствие, и она присела на стульчик у стойки бара. Подбежавшему бармену заказала лёгкий коктейль с «Мартини» и вишенкой. К ней тут же подскочил ретивый мачо и предложил сигарету. Аида не отказалась, отпила пару глотков коктейля, изысканно выпустила колечко дыма. Она огляделась по сторонам и остановила взор на работающем без устали телевизоре. На экране шла криминальная хроника. Голос за кадром взахлёб, временами проглатывая слова, чересчур энергично, даже радостно, вопил: «Итак, на сегодня известно только одно: Новый Музыкальный Театр обезглавлен! Кондру нет! А вот что это убийство или нелепая случайность, предстоит решить следствию, которое, как вы понимаете, уже ведётся. А теперь следующая страничка – пожары и поджоги!..» У Аиды глаза полезли на лоб от увиденного и услышанного. Она одновременно выронила бокал с коктейлем и сигарету. От звука разбивающегося стекла вздрогнули все присутствующие. Аида же, отбросив махровое полотенце, стремглав понеслась вверх по лестнице. Заскочив в номер, она прижалась к внутренней стороне захлопнутой двери.

- Артём! - хрипло пропищала Аида. Она испуганно бегала глазами по комнате. В кресле, перед телевизором, сидел тот,

к кому она обращалась. Это был мужчина, лет сорока, может, чуть больше, с телом, похожим на творения Родена и головой «Давида» Микеланджело. Он не спеша, повернулся:

- В чём дело, рыбка? Замёрзла?

- Ты сейчас смотрел «Криминальные новости»?

- Не интересуюсь. Да иди ж ты ко мне – я тебя согрею! - он распахнул руки, излучая тепло, как от каминного огня, глаз не оторвать!

Аида на негнущихся ногах, подошла к Артёму. Тот легко, как стрекозу, умостил её на себе.

- У меня муж умер…

- Это что – твои мечты?

- Дурак! - Аида со всего маху стукнула кулаком ему по плечу и разрыдалась.

- Ну, хватит! - Артём поднялся с кресла, чуть было не выронив Аиду, но поймал и бросил сиденье.

- Тебе что – всё равно? - с мольбой в голосе верещала девушка, разом потерявшая свой былой лоск и гламурность, и запричитала прямо-таки по-бабьи. - Что же мне делать? Что мне делать? Бесчувственный осёл! Тебе всё равно…

- Нет, мне не всё равно, - сказал Артём, раскуривая сигарету.

- Ты сейчас со мной, а думаешь о другом…

- Да ты что не понимаешь? Это муж мой! Муж!

- Ах, муж… тогда извините… - Артём подошёл к стеллажу, намереваясь вытащить дорожную сумку. Видя это, Аида испугалась ещё больше.

- Не бросай меня, Артём, что мне делать?! - Артём невозмутимо паковал свой скарб, не обращая внимания на вопли девушки. - Ну, прости меня, прости, Артём…

- Ну, уж нет! Теперь я вижу, кто тебе дороже.

- Но ведь он умер, а меня с ним не было!

- Твои проблемы…

* * *

25 октября 2005. Алматы.

Чингиз вышел из тёмного подъезда навстречу осеннему солнцу, которое ещё не потеряло своей силы и слепило, как

летом. Это было замечательное время года с прозрачным, точно стеклянным, свежим воздухом октября. Глубоко вдохнув влаги после дождя, Чингиз пружинистой походкой, почти трусцой, направился в сторону супермаркета «Orient way». Ему доставляло крайнее удовольствие поднимать в воздух белыми кроссовками упавшие, ещё не пожухлые, но уже багряные и палевые листья. В голове тут же мелькнуло: «Неужели каждая осень была... как это в песне поётся? Разноцветные кибитки… Цыганщина! Ничего этого я не замечал!.. Вот, мама! Сейчас до упора будет потчевать Даулета! Страж режима. Дались ей эти амулеты... Что же всё-таки там на иссыкской трассе произошло?..» За размышлением, Чингиз не заметил, как оказался возле магазина. Стеклянные двери были не автоматическими, но практически не закрывались: народ сновал туда-сюда безостановочно.

- Ну, надо же! Что это за «Ориент Вэй» такой? Что там – мёдом намазано?

У стоящего без дела охранника он вежливо поинтересовался:

- Не подскажете, как в вашем магазине отыскать лавку, где торгуют предметами фэн-шуй, каббалистики, талисманами, гороскопами?..

Охранник, кажется, ничего не понял и буркнул в ответ:

- Не знаю...

Чингиз заглянул во чрево магазина, где лотков была прорва. Видя, что толку от охранника мало, он пустился в одиночное «кругосветное путешествие». Он неторопливо брёл вдоль торговых рядов, переполненных всякой всячиной. В большинстве своём торговцы скучали, разгадывая кроссворды, так как потенциальные покупатели, взглянув на ценники, сразу превращались в туристов. В зале стоял непрерывный гул и музыка на все лады. Нескончаемые рекламные ролики без устали крутились на многочисленных видеомониторах. В некоторых лавчонках хрипло надрывались радиоприёмники и магнитофоны, каждый включал своих любимых исполнителей, так что со стороны всё это походило на гомон птичьего базара в сопровождении большого симфонического оркестра, как раз в тот момент, когда музыканты настраивают инструменты перед концертом.

- Мужчина! - услышал он обращение, явно к себе. - Заходите, пожалуйста, в наш бутик! У нас необыкновенные скидки!

Чингиз слегка растерялся. Продавщицы радостно захихикали.

- А скажите, девочки, сможете ли вы мне помочь?

- Смотря в чём! - озорно защебетали довольные продавщицы. Потом, та, что постарше, добавила. - Вы костюм-тройку ищете или брюки?

- Нет. Я ищу... подарок... талисман.

- А-а...- услышал он в ответ разочарование.

Молоденькая девочка перегнулась через прилавок и ткнула пальцем в сторону самого дальнего тупика галереи.

- Вон там, как раз, где лестница на второй этаж... под ней.