Страница - 5

Участие казахов в осаде Оренбурга с октября 1773 по март 1774 года

При описании осады Оренбурга остановимся на вопросе участия казахов в данном событии, что представляет интерес для воссоздания более полной картины длительной осады крепости.

После первой неудачной осады Яицкого городка Пугачев направил свою армию к главному городу губернии Оренбургу. Взяв форпосты Рубежный, Генварцевский, Кирсановский, Иртенский, Кондуровский, Студеный и Мухранов и решив не оставлять у себя в тылу опасного врага, он свернул с оренбургской дороги и подошел к Илецкому городку, где укрылся атаман Лазарь Порт-нов с 500 казаками.

С приходом Пугачева в городке началось брожение. Приверженцы Портнова пытались ночью спустить плоты вниз по Яику и разбить мост, чтобы не допустить переправы восставших через Илек. Но сторонники Пугачева открыли ворота городка, и повстанцы были встречены торжественно, с хлебом-солью.

До 22 сентября в Оренбурге не знали о появлении Пугачева у Илецкого городка и праздновали годовщину коронации Екатерины II. Во время бала у губернатора было получено сообщение коменданта Нижнеяицкой дистанции Елагина о взятии Илецкого городка. В Оренбурге забили тревогу, против Пугачева был послан отряд с бригадиром бароном Биловым, ему на помощь Симонов должен был выслать 6-ю полевую команду с майором Наумовым, ждали отряд из 500 ставропольских калмыков, 500 башкир и 300 сеитовских татар. В это время Пугачев шел к Рассыпной, где у коменданта Ведовского было всего 50 казаков. Крепость была взята, такая же участь постигла Нижне-Озерную. Билов не решился давать сражение Пугачеву у Нижне-Озерной и отступил к Татищевой, которую Пугачев после двух атак взял. Это было важной победой, так как Татищева была укрепленным пунктом, лежащим на пути сообщения Оренбурга с Самарской линией и укреплениями, расположенными по Яику. Из Татищевой Пугачев пошел к Чернореченской, а оттуда к Сакмарскому городку, захват которого делал его хозяином положения на обоих берегах Сакмары и ставил Оренбург в осадное положение, давал возможность контролировать подкрепления, которые могли идти к Оренбургу со стороны Самарской линии, Московской дороги, Верхнеяицкой линии и из Сибири, и разбивать их по мере приближения к городу. Сакмарский городок и лежащая на пути к нему Сеитова слобода, или Каргалы, были взяты Пугачевым. 4 октября 1773 года восставшие перешли Сакмару и потянулись к Оренбургу. 4 же октября Пугачев подошел к Берде, в которой разместился его военный лагерь.

Гарнизон Оренбурга ко времени прихода под его стены армии восставших, включая и наскоро вооруженных жителей, составлял 2988 человек: Алексеевский пехотный полк—134, гарнизонных — 1314, артиллерийских инженерных служителей — 82, рекрутов — 105, казаков — 467, сеитовских татар — 350, прибывших из Архангельской губернии с колодниками — 40 солдат, отставных и вооруженных обывателей — 496 и 70 орудий разного калибра. На военном совете, созванном губернатором Рейнсдорпом, решено было искать спасения в обороне.

Осада Оренбурга, являвшаяся одной из ярчайших страниц Крестьянской войны, продолжалась пять месяцев. Эти события всколыхнули все население губернии и соседних районов. Армия Пугачева, состоявшая в начале в основном из казаков, разрасталась за счет притока крестьян, горнозаводских рабочих и народов Поволжья — башкир, калмыков, татар, чувашей. Пугачев уделял много внимания организации своей армии, органам ее управления. Были созданы Военная коллегия и Войсковой суд. Руководитель повстанцев знал, что успех дальнейшей борьбы лежит как в расширении района восстания, так и в укреплении и пополнении рядов его армии. Особое внимание он уделял возможности участия казахов в Крестьянской войне, потому что это сулило огромные людские резервы для его армии. Уже в сентябре 1773 года Пугачев путем переговоров с Нуралы-ханом делает попытку добиться помощи казахов. Одновременно он пытался склонить на свою сторону казахских ша-руа, рассылая по аулам Младшего и Среднего жузов посланцев с манифестами, в которых от имени императора Петра III (так Пугачев называл себя) дарует казахам жизненно необходимые им землю и воду. Обращения Пугачева были широко известны в аулах Младшего и Среднего жузов и вызывали большой интерес.

Казахское население уже с первых дней осады Оренбурга знало о действиях повстанческой армии, ее трудностях и многонациональном составе. Но сведения о численности восставших под Оренбургом были противоречивы и явно преувеличены. Казах Младшего жуза Бай-улинского рода отделения Алача Уса Джайктаев на допросе 18 января 1774 года показал, что его соплеменники знали о Пугачеве, который «обретается неподалеку Оренбурга при реке Каргалы, у которого якобы имеется… войска весьма много, а сколько именно, неизвестно, и что будто в числе того войска, кроме русских, находятся калмыки, башкирцы и чуваши, также есть и артиллерия, койми покарил к себе несколько российских жилищ». А казах Ахан Балбанов, подвластный старшины Сасыкбая-батыра, слышал «от своих киргизцов, что находящийся близ Оренбурга российский человек, именующий себя белым царем (что разбойник Пугачев)», имеет армию численностью от тридцати до сорока тысяч человек. Есть основания предполагать, что Пугачев в тяжелую зиму 1773 года, когда его армия особо нуждалась в продовольствии и лошадях, обращался за помощью к казахам. Пленный казах Узбак Борсыков утверждал, что в роде Байбакты были осведомлены о затруднениях Пугачева, осаждавшего Оренбург, «дабы о ной взять и им овладеть, однако медлитца, к тому ж за обстоящею у него в лошадях нуждою, и подлинно известно, что за имеющимся ныне тамо великим снегом совсем по бескормице войско ево спешилось». Население Младшего и Среднего жузов внимательно следило за действиями повстанцев, потому что под Оренбургом сражались и казахские отряды.

 Необходимо отметить, что казахи принимали участие в осаде города по ряду соображений. С победой под Оренбургом они связывали возможность основания там «главной киргизской крепости». Это обещало им скорое уничтожение линии военных укреплений вдоль Яика, открывало доступ к запрещенным царским правительством пастбищам на «внутренней стороне», то есть в междуречье Яика и Волги. «Только бы нам Оренбург взять, а протчия места все противу нас стоять не могут и все нам подручны»,— говорили казахи. Данное высказывание представляет значительный интерес, если его сравнить с планами Пугачева по взятию Оренбурга: «Естьли де мне удастся взять Оренбург и Яик, то я с одной конницею поеду в Казань, а по взятии оной в Москву и в Петербург»,— сообщал на следствии Г. Подуров, слышавший лично об этом от Пугачева в Берде. Видимо, длительность осады Оренбурга заставила Пугачева дать это объяснение армии и даже разъяснить возможные планы на будущее. Что касается планов самого Пугачева относительно взятия Оренбурга, то они возникли, наверное, не ранее, как при первой и неудачной осаде Яицкого городка. Возможно, он не хотел оставлять у себя в тылу сильную крепость При продвижении к Москве, а, вероятнее всего, учитывал настроение яицких казаков, населения Башкирии и Младшего казахского жуза, крайне недовольных оренбургской администрацией.

У нас нет конкретных доказательств, но на основании активных действий Пугачева по вовлечению казахов в восстание осенью 1773 года мы можем предположить, что с успешной осадой Оренбурга Пугачев связывал массовую поддержку повстанцев казахами. Агитация Пугачева через его многочисленных посланцев в аулах Младшего и Среднего жузов способствовала тому, что казахи приняли участие в сражениях под Оренбургом, но говорить о массовом народном выступлении осенью 1773 — зимой 1774 года еще нельзя, и это объясняется рядом причин. Важно отметить влияние патриархально-родовых обычаев, в силу которых массы казахов разделили колебания с Нуралы-ханом, занявшим выжидательную позицию в первые месяцы восстания. Крестьянская война внесла изменения в исконные маршруты кочевок некоторых родов, прервала ежегодный товарообмен в Оренбурге и Яицке, что также внесло известную настороженность в отношение казахского населения к действиям пугачевцев. Порождала некоторые сомнения длительность осады.

Данных об участии казахов в осаде Оренбурга сохранилось немного, но некоторые из них представляют значительный интерес. Переводчик Ягофер Гуляев, живший вместе с султаном Сейдалы при ставке Пугачева в Бердах, на допросе 15 декабря 1775 года сообщил интересные подробности об отряде казахов-пугачевцев, прибывшем из Среднего жуза. Отряд состоял из 83 человек, подчинялся одному из талантливейших сподвижников Пугачева атаману Андрею Овчинникову.

Непосредственно казахами руководил брат Дусалы-султана Ширгазы-султан, назначенный на эту должность не без ведома Пугачева. Казахи из этого отряда особо отличились в сражениях с царскими войсками под командованием Голицына 2 марта и 10 апреля 1774 года под крепостью Татищевой и в районе Самарской дистанции. Затем отряд сосредоточился в Илецком городке, откуда часть его с султаном Ширгазы, «видя совершенную к отпору злодеев (пугачевцев.— Н. Б.) против войск невозможность в числе протчих киргиз-кайсак всего человеках в тринадцати», ушла в степь. О судьбе остальных Я. Гуляев ничего не сообщил, так как покинул ставку Пугачева с султаном Сейдалы в марте 1774 года. О действиях второго отряда казахов также из Среднего жуза рассказывал сам Пугачев на допросе в Тайной экспедиции в Москве 4 ноября 1774 года: «Как он с толпою стоял под Оренбурхом, то от киргисца Аблая гнаты были в Оренбурге 300 лошадей, 100 быков, 3000 овец для продажи, все он побрал. А как он спросил киргисцов, сколько им за все то надобно денег, то киргисцы сказали, што «нам денег не надобно, а дайте товаров». Он, Емелька, и сказал: «Товаров теперь нет, а подождите». Оные киргисцы, коих было 70 человек, остались при нем и служили во все время злодейства его при нем».

Один из казахских отрядов в армии Пугачева действовал совместно с калмыками. Сохранились интересные данные о формировании этого отряда, сообщили их казахи Букунчи Бурсаков из ТабуклинсКой волости, Янузбак и Чинет Атаев из Басаинтинской волости Среднего жуза. Они были свидетелями приезда 20 кубанских калмыков — посланцев Е. И. Пугачева в аул к Аблай-султану. Калмыки незадолго до прибытия в Средник жуз посетили Нуралы-хана, у которого просили помощи для осады Оренбурга, но получили ответ: «Я совсем к тому не соглашаюсь, да и подвластных своих киргис-кайсак не посылаю, а с Россиею вы сами как начали, так и покан-чивайте». Получив отказ от хана, калмыки решили вести переговоры непосредственно с рядовыми казахами и сумели уговорить их, «чтоб оне российским не продавали скота и лошадей, а ежели кто пожелает сатовать, то б приводил к ним». Временно покинув аул Нуралы-хана для поездки к Аблай-султану, калмыки через некоторое время возвратились и, «подговоря с собой для вышеописанной мены Алчинской волости киргисцов человек до сороку, и ехали обще до самого их собрания» под Оренбургом. В пути они сумели уговорить казахов, чтобы «в случае от России нападения им помогали, кои соглася остались у них и находились с небольшим месяц и приступали кубанцы ко оной российской крепости… да и тою крепость взять они не смогли… якоб тех кубанцев Российские войска побили… из числа согласившихся сорока человек Алчинской волости киргис побито шесть человек… а оставшие де киргисцы тридцать четыре человека будто бы и поднесь в той же кубанской партии».

Отрывочные сведения о действиях нескольких других казахских отрядов сохранились в правительственной переписке и материалах допросов различных лиц в Оренбурге и Астрахани. Г. Корсаков при описании осады Оренбурга предполагает, что среди пугачевцев было до 6000 казахов. Эта цифра подтверждается документальными данными только частично, если взять всю совокупность казахских отрядов, действовавших в районе от Яицкого городка до Илецкой защиты. Количественный состав отрядов был различен и включал от нескольких десятков до сотен человек. Достоверно известно о родовой принадлежности казахов в некоторых отрядах, бывших из родов Байулы, Байбакты, Чекли, Табын. Часть отрядов действовала непосредственно под Оренбургом. Зимой 1773 года в городе начался голод, командование оставило невывезенными продовольственные обозы в соседней разбитой Пугачевым Чернореченской крепости. Положение гарнизона и жителей было ужасным, очевидцы рассказывали, что «народ до того изголодался, что во время заковки лошадей выскребки из подковы собирали и ели», пуд муки стоил 140 рублей. Жители стали обращать в желеобразную массу кожи животных, высушивали это желе, обращали в порошок и пекли хлеб. Пугачев надеялся, что голод сломит сопротивление защитников Оренбурга, поэтому в город не пропускались обозы с продовольствием, а жители, выходившие за крепостные ворота, попадали в плен к пугачевцам.

Казахи вместе с многонациональными отрядами армии Пугачева несли службу у осажденного города. Солдат Ефрем Корсуков, сопровождавший колодников из Астрахани в Оренбург, где его и застала блокада, во время голодной зимы 1774 года с несколькими солдатами вышел за городские ворота, «надеясь найти пропитание в подгородной Сеитовой татарской слободе». Но в сражении с казахским отрядом в 15 человек был схвачен. Казахи в отряде, как он узнал позднее, были из рода Табын. Купец Семен Крестовников сообщил, что во время блокады он пытался с товаром пробраться к городу, но «по пути в Оренбург, под Губерлинской крепостью напали на него четыреста киргиз-кайсак Чиклинского рода». Большим отрядом казахов в 20 верстах от Оренбурга в ноябре 1773 года был захвачен с товарищами местный казак Матвей Маткин. Воинская канцелярия Уральского войска предупредила И. Рейнсдорпа, что под Оренбургом, на речке Енбулатовке, действовал отряд из двадцати казахов. Большое беспокойство осажденным причиняли казахи в районе, прилегавшем к Меновому двору. Губернатор Рейнсдорп неоднократно писал об этом Нуралы-хану и просил «тех киргиз-кайсак тотчас отсель удалить». По всей вероятности, казахские отряды несли определенную службу у Менового двора по охране запасов фуража армии пугачевцев, что подтверждается следующими событиями. Окружив Оренбург, восставшие сожгли запасы сена у стен города, что привело уже в октябре 1773 года к массовому падежу скота в крепости. 18 октября по приказанию И. Рейнсдорпа была предпринята вылазка из города за фуражом. Более 1000 подвод под прикрытием военного отряда направились за Яик, в сторону Менового двора, где, видимо, находились запасы сена. Вылазка оказалась неудачной, возможно, с ней Рейнсдорп и связывал действия «свирепствующих» казахов у Менового двора.

Часть казахских отрядов действовала непосредственно у стен Оренбурга, другие прикрывали важнейшие подступы к крепости, неся службу на дорогах и у важнейших крепостей Татищевой, Губерлинской, Илецкого городка. Отряд казака Афанасия Устимова у Татищевой крепости был разгромлен соединением из 1500 казахов Алчинского рода. Осенью 1773 года илецкий казак Василий Кузьмин с отрядом был отправлен против казахов. Недалеко от Илецкого городка его окружили до 300 казахов, ранее нападавших на крепость. Отряд был разбит, многие казаки попали в плен. Илецкий казак Василий Копеичкин с отрядом в 30 человек был «в пугачевщину взят из-под Илецкой станицы многочисленным казахским отрядом». В начале 1774 года у Кинделинского форпоста, расположенного по соседству с Илецким городком, был разбит 100 казахами отряд илецкого казака Степана Темного. Отставной казак Иван Петров был захвачен в плен казахами, атаковавшими Илецкий городок. Он связывал нападение с действиями пугачевцев: казахи «намерены были после меня отвести ко известному самозванцу». Оренбургские канонир Гаврила Кныжов, прикомандированный к корпусу Билова, направлялся к Оренбургу с 10 артиллеристами, у Переволоцкой крепости на реке Самаре их захватили 100 казахов. 11 октября 1774 года казахский отряд совершил нападение на Ильинскую крепость, но был отбит. Пугачев, видимо, учитывал активность казахских отрядов под Оренбургом и в прилегавшей к нему степи, поэтому «окружа он Оренбург, почти отовсюду пресек коммуникацию, кроме одной киргиз-кайсац-кой степи...».

Поднимая вопрос о казахских отрядах в армии Пугачева, мы должны отметить в ней элементы организации. В армии Большое войско составляло основу повстанческих сил и строилось по казачьему принципу, оно делилось на рода войск: артиллерию, конницу, пехоту. Казахские отряды также входили в Большое войско как, определенные боевые единицы. Учитывая хорошее вооружение казахов и то, что "они почти всегда были на лошадях, можно предположить их причастность к кавалерийским полкам, где, по всей вероятности, они составляли сотни или десятки. Так, казахский отряд из Среднего жуза на последнем этапе осады Оренбурга зимой 1774 года подчинялся атаману Андрею Овчинникову, возглавлявшему полк яицких казаков, вместе с которым употреблялся для дальних маршей в наиболее опасные районы, например к Татищевой крепости в марте (или феврале 1774 года), Выдвинутое предположение можно подтвердить косвенными данными, например наличием национальных сотен — марийской, башкирской — в полку атамана И. Белобородова.

Действия казахских отрядов были активны под Оренбургом, что очень тревожило местную администрацию. В Петербург поступали сообщения о подчиненных Нуралы-хана, Айчувак-султана, Дусалы-султана, которые «скот весь отгоняют, людей убивают и, захватывая, увозят, форпосты жгут и ко крепостям делают приступы». Взвесив обстоятельства, царское правительство нашло необходимым в октябре 1773 года «по лежащему от. Оренбурга до Илецкой защиты тракту на Донгузском и Елшанском уметах» предложить командирам, «чтоб они со своею вверенною им командою и артиллериею переехали в тое Илецкую защиту».

Когда под напором правительственных войск после поражения под Татищевой 2 марта 1774 года Пугачев вынужден был снять осаду Оренбурга и отступить в сторону Башкирии, часть казахских отрядов ушла вместе с ним, а оставшиеся в прияицких степях «чинили живущим на Яике российским людям разные злодейства, также и накошенное сено скотом без остатку травили». С уходом Пугачева в Башкирию рядовые казахи не оставляли надежды на его скорое возвращение, чему способствовали и слухи об оставшихся в районе Яика и его притоков небольших отрядах пугачевцев, также ожидавших своего руководителя. Майор Ваганов, посланный для переговоров с Нуралы-ханом в марте 1774 года из Астрахани, слышал, как сопровождавший его яицкий казак из татар «сказывал здесь подвластным (Нуралы-хана.— Я. Б.) киргисцам о беглых из ево, Пугачева, воровской партии яицких казаков, которые-де шатаются около Яика 100 человек, да на Узенях 150 человек, да еще беглы, где и команды г-на генерала Демедема; яицких же казаков около Мергеневского фарпоста 50 человек; и разглашают о нем, злодее Пугачеве, что де он к ним в мае месяце будет сам на Яик; другой, Булатай, разглашал у него, хана, в ауле подвластным его киргисцам о Пугачеве ж, что хотя-де Пугачев и разбит, но токмо это у травы посохший верх, а когда не иссохнет средина и корень, то в то время посмотрите».

 Упорные слухи, ходившие среди казахского населения, подвергли в сомнение даже Нуралы-хана, который во время переговоров с майором Вагановым высказал ему свои опасения, что, хотя Пугачев «у Татищевой и Сакмаре крепостях был разбит и бежал с малым числом..., однако ж уведомился-де он нынешнего дня от подвластных своих людей, которые были около Оренбурга, и видели они якобы в башкирской стороне великую пыль, и спрашивали, что это за пыль, на что им сказано, что-де это Пугачев з башкирцами идет под Оренбург».

Опасения хана были серьезны, так как Пугачев готовился в Башкирии к новому выступлению. Поэтому майор Ваганов пытался как можно обстоятельнее доказать хану невозможность повторения событий под Оренбургом, под которым стоят регулярные войска генералов Фреймана и Голицына.

Сомнения хана отражали колебания большинства представителей феодальной аристократии уже после поражения Пугачева под Татищевой крепостью в марте 1774 года. Каким же было поведение феодалов во время осады Оренбурга? Они не остались равнодушными к призывам Пугачева, приняли участие в событиях под Оренбургом. Но поведение их и степень участия различны, что определялось чаще всего их личными мотивами, стремлением повернуть обстоятельства в свою пользу. Нуралы-хан внимательно следил за осадой города, посылал для разведывания обстановки лазутчиков. Переводчик Толкачев, посланный в аулы Нуралы-хана для выяснения его позиций и настроений среди населения, беседовал с казахами, побывавшими по заданию хана у Оренбурга, и узнал от них, что хан был подробно осведомлен о действиях Пугачева, который после осады Яицкого городка «поехал вверх по реке Яику к Оренбургу… форпосты все раззорил, а людей склонил к себе, а потом уже, подошел под Оренбург, и его атаковал, а вблизости того Оренбурга имеющееся тамо местечко, называемое Каргалы, взял, а потом и идущих к Оренбургу в помощь 500 человек башкирцев перехватя взял же к себе, а Оренбург-взять не мог». Позднее, 11 января 1774 года Нуралы сообщал в Астраханскую губернскую канцелярию, что прибывшие из лагеря Пугачева трое казахов сообщили ему о неудаче Пугачева под Яицким городком и что «у людей ево лошади утомлены и весьма худы, а по большей части из них пешие, и только оной злодей для сражения с тысячью человеками приехавшего полковника Чернышева з двадцатью петьми начальствующими людьми предал смерти, а прочих к себе склонил, а называемой генерал Кар з двумя тысячами войском благополучно прибыл в Оренбург». Повышенный интерес Нуралы-хана к действиям повстанцев объяснялся его боязнью проиграть, стремлением не упустить выгод, которые ему обещали в случае помощи и царское правительство, и Пугачев, а для этого важно было не ошибиться, заранее предугадать победителя.

Пугачев с самого начала восстания различал позиции народа и хана. Его манифесты к трудящимся казахам и переписка с феодалами подчеркивают грань, которую руководитель восстания проводил между правителями и народом, обещая первым землю и воду, а вторым — личные блага. Зная, что Нуралы-хан дорожит своим званием хана, Пугачев поощряя его, заверял, что за ним останутся все привилегии правителя, и обещал в обмен за помощь в осаде Оренбурга, если возьмет крепость, «ево, хана, зделать первым человеком и начальником в Оренбурге, так и от Оренбурга в стоящих городах до самой Астрахани». В письме Екатерине II 15 мая 1774 года Нуралы сообщал о переговорах с Пугачевым, который из-под Оренбурга прислал ему письмо, где «требовал присылки сына моего с войском, (обещал.— Я. Б.), что он, взяв область, взойдет на престол, а мне много благодеяния покажет; также земли, воды, хлеба, деньги, порох, свинец для меня готовы будут». Стремясь подкупить хана, Пугачев решил предложить ему и более конкретное вознаграждение, «естли он сие требование ево исполнит, яицких казачьих жен и детей во владение» отдать. Нуралы не остался равнодушен к посулам Пугачева, но имел и основания колебаться: вопрос об Оренбурге был сложен. Для хана и феодальной верхушки Оренбург был главным опорным пунктом царской администрации в губернии, отсюда поступали указания по управлению степью, здесь казахские феодалы получали жалованье за верную службу царизму и военную силу, готовую подавить любые волнения в казахских родах. Но, пожалуй, наиболее ощутимой и чувствительной для феодалов была прибыль, которую они имели от выгодных сделок в Оренбурге, где продавали в большом количестве скот. Представители феодальной верхушки особенно боялись за свою основную статью дохода, и это была одна из важных причин, почему в первые дни октября Нуралы-хан оставался верен русскому правительству и «послал во все его подвластные места, чтоб всякий был в готовности с оружием и собирались к нему, хану, для истребления оказавшегося около Оренбурга самозванца нападение; да и сверх того,— что пресек он у них оренбургскую дорогу, где они завсегда имели с тамошними оренбургскими обывателями коммерцию, да и в кочевке их чинит некакое помешательство». Эти же опасения Нуралы-хан высказал в переговорах с Пугачевым.

Документ правдиво отражает колебания Нуралы. Осенью 1773 года в районах у Яицкого городка и в соседних укреплениях Оренбургской военной линии действовали отряды пугачевцев, нередко происходили сражения их с правительственными войсками, гарнизонными казаками, мешавшие перекочевке аулов к зимним пастбищам. Беспокойство Нуралы усиливалось. На его исконных кочевках бушевало пламя Крестьянской войны, угрожавшее личной собственности хана. Во многих местах трава и камыши по Яику оказались выжженными. На определенное время откладывались операции по продаже скота в Оренбурге. Хан был вынужден призадуматься и во второе свидание с Пугачевым у Яицкого городка в конце ноября — начале декабря 1773 года, обещая руководителю Крестьянской войны дать в помощь казахских джигитов, если он «Яицкий городок и Оренбург оставит в покое: ибо-де и подвластной ево народ в сих городах имеют торговлю, а протчия города предал на ево, разбойника, волю». Но так как упорная осада Оренбурга и Яицкого городка повстанцами продолжалась, Нуралы-хан в письме от 10 декабря 1773 года обнадеживал Пугачева, что уже разослал по аулам гонцов, чтоб подвластные ему казахи «того ж часу, собравшись все и сев на конь, приездом поспешали, дабы соединясь обще с нами, признавая Вас за Государя, служили Вам».

Хан действительно, рассчитывая на быстрый успех Пугачева под Оренбургом, пытался собрать ему в помощь отряд. Желкандар Байтемиров слышал об этом в подвластных хану аулах, где Нуралы, «дав об оном знать знатным людям и подвластному своему народу ехать к нему намерен был, к чему и народ свой соглашал». Но хана одолевали сомнения. Затягивая переговоры с Пугачевым, он одновременно вел переписку с царской администрацией, которая также не скупилась на посулы, обещала в случае помощи осажденному Оренбургу «всех их (повстанцев.— Я. Б.) злодейское имущество к себе брать, а людей живых сюда представлять, за что особливо ежели кто главного злодея поймает и представит дано быть имеет ис казны е. и. в. знатное вознаграждение, а он, солтан, особливой за сие его старание и предводительство киргисцов, знаками высочайшей е. и. в. милости награжден будет». Хан, не желая упускать из рук богатую добычу, собрал 4-тысячный отряд и во главе с султанами Ишимом и Пиралы отправился к Оренбургу с наставлением: «Во время их туда приближения смотреть сперва на обстоятельства и естли удача будет в том злодею, то оным ему вспомогать, а ежели де ему будет неудачно, тогда б уже за верноподданных стоять». В то время при отправке отряда Нуралы лживо заверил и повстанцев и правительство о том, что помощь послана тем и другим. В письме к Симонову хан даже поставил ему условие прислать из Яицкого городка 25—30 казаков провожатых до Оренбурга, хотя знал заранее, что условие это невыполнимо, так как крепость находилась в постоянной опасности и гарнизон ее ослабить было нельзя. Поэтому, когда отряд в скором времени вернулся с пути, не выполнив своей миссии и не дойдя даже до Яицкого городка, Нуралы в письме графу П. И. Панину в сентябре 1774 года объяснил это тем, что продвижению войск «препятствовал тогда напавший на дорогу великий снег». Истинной причиной возвращения отряда была затянувшаяся осада Оренбурга. В письме Рейнсдорпу Нуралы объяснил свой отказ помочь осажденному городу тем, «дабы по отлучке его, хана, некоторые киргисцы поколебаться и на худые дела обратиться не могли, а потому б не остаться ему в посрамлении от того похода».

Аналогичную Нуралы-хану позицию занял и Айчувак-султан. Его с двухтысячным отрядом тоже ожидали к Оренбургу и Яицкому городку. В конце ноября, не дождавшись помощи, Рейнсдорп дважды писал хану и султану, но так и не дождался ответа. В декабре Айчувак-султан все же подошел с отрядом к Оренбургу и остановился в 20 верстах от крепости на реке Донгуз, но «как стали ево призывать, он вместо нападения на злодея учал набеги делать к крепостям и причинил немало вреда». Ближе к весне, примерно в феврале, Нуралы отправил к Оренбургу второй отряд с той же задачей, что и первый, во главе которого были Айчувак-султан и ханские дети Мухамедалий и Джиналий. Сам Нуралы-хан в походе не участвовал, сославшись на перелом ноги. В пути отряд получил известие о разгроме армии Пугачева генерал-майором князем Голициным. Пугачев, убедившись в лживости обещаний хана, пообещал, что «сам к нему, Нуралы-хану, ради истребления ево, хана, и брата ево Айчувака, будет со своими силами». Поэтому Нуралы и Айчувак перегнали свой скот через Яик и прикочевали поближе к России, расположившись ниже Яицкого городка, поближе к Каспийскому морю, у Андреевской деревни.

Семья Дусалы-султана приняла иное участие в событиях под Оренбургом, чем Нуралы-хан, что объяснялось личными, корыстными целями, о которых речь шла выше. Важно отметить, что семья Дусалы, приняв участие в первой осаде Яицкого городка, далеко не сразу решилась принять участие в осаде Оренбурга, пыталась через лазутчиков разобраться в сложнейшей обстановке. Первые сообщения о продвижении Пугачева к Оренбургу Дусалы получил от казаха Асана, ехавшего с письмом в Оренбург. Хотя Асан и был захвачен местными казаками у Илецкой защиты, но, израненный, он все же сумел бежать и сообщить об увиденном султану.

Помогая Пугачеву, Дусалы не прекращал поддерживать связь и с царской администрацией. Поэтому он срочно отправил к Оренбургу пять человек во главе с переводчиком Ягофером Гуляевым, которые должны были узнать от Рейнсдорпа «о подвигах злодейских и каков со здешней стороны предприемля намерение, также не надобна ль и со стороны киргиз-кайсацкая сила или в лошадях и другом скоте… потому что он, Дусалы, желал по верноподданнической к е. и. в. должности во всем том сделать вспомошествование». Отряд Гуляева не знал, что Пугачев 6 октября 1773 года уже подошел к Оренбургу. В сильном тумане они пробирались «по сю сторону рогаток к Уральскому мосту» и не заметили, что в сенных стогах у Менового двора укрылась засада, которая захватила всех шестерых посланцев и отвела их к Пугачеву, «который де устращивая их при назывании себя священнейшим именем императора Петра III», казахов Нурбая и Алдабергена оставил у себя в лагере, как аманатов, остальных отправил в аул к Дусалы-султану с приказом, «чтоб он неотложно сам к нему… ехал».

Боясь ответственности, Дусалы решил посоветоваться с Нуралы. О взаимоотношениях хана и султана в этот период сообщил майор М. Ваганов в отчете от 25 июня 1774 года: «О ссоре ево, хана, з братом своим Досали-солтаном, то видна, что прежде оной между ими не было, а началось с самого того время, как появился Пугачев; однако ж и сын ево, Досали-солтана, находился у злодея в толпе не без согласия ханского, ибо хан сказал Досали-солтану, что еетли будет Пугачев несчастлив, то. ему, хану, об нем лехко можно упросить, а естли быть ему, хану, у него (Пугачева.—Я. Б.), то он Досали, об нем, хане, никак упросить не может».

Между Нуралы и Дусалы действительно существовала договоренность об отправке общего аманата к Пугачеву, о судьбе которого в будущем хан обещал хлопотать, пользуясь своим положением. Когда под Оренбург начали стягиваться крупные военные соединения для разгрома армии пугачевцев, Нуралы-хан, подчиняясь обещанию, 18 декабря 1773 года писал Пугачеву: «Извольте реченного племянника моего Сайдали-салтана с величайшим повелением возвратить, чрез что и народу нашему без всякого сумнения ехать к вам полезнее будет».

Хан понимал, что этим письмом он дескридитирует себя в глазах оренбургского начальства. Пытаясь оправдаться, он объяснял свой поступок только желанием добра, ведь Дусалы-султан плакал, «представляя якобы то сына своего отправление учинил в забвенности, а тем самым и бывшего от самозванца яицкого казака от рук его, ханских, избавил и довел до того, что он, хан, о возвращении того сына его солтанского принужден был обманное письмо к самозванцу писать».

Позднее, когда армия Пугачева потерпела поражение под Татищевой, Нуралы-хан предал Дусалы-султана, отказался от их союза и, «не надеясь более, чтоб оному злодею в ево предприятии удача была...» писал Симонову, что «Дусалы, восхотев лучшее получить, отдал ему (Пугачеву.— Я. Б.) сына в то время, когда еще помянутой злодей здесь обнаружился», а сам, будучи его помощником, «исполнял ево речи и, много разглашая возмутительные поступки, чрез оное возмущение и лукавство свое немалое причинил озлобление, затем что безумные и лехкомысленные киргис-кайсацкого народа злодеи, сообщались ему, Досалию, по возмущению и приказанию ево».

Отношения между ханом и султаном определились не только в связи с поражением Пугачева, враждебность между ними возникла уже в декабре 1773 года, когда Пугачев, играя на династических разногласиях среди потомков Абулхаира, неоднократно обещал сделать ханом Младшего жуза Сейдалы-султана, что показали на допросах казахи Байтан Умюрбаев, Тойоглой Сеиткулов и Желкандар Байтемиров. По утверждению последнего, «во время бытия того разбойника блись Оренбурга вытребован им к себе у пего, солтана, сын, коего имени не знает, обольсти оного солтана тем, что Нуралы-хан, ево брат Айчувак неразумные усердства России своих подданных приводят к разорению незаконно, за что они им, разбойником, будут казнены, а место того введен быть имеет в то ханское звание и власть тот солтанов сын». Дусалы, послав сына аманатом к Пугачеву с небольшим отрядом, поставил себя в более выгодное отношение к повстанцам, в то время как авторитет Нуралы падал как у Пугачева, так и в собственных аулах. Более того, за отказ хана прислать помощь к Татищевой крепости, где особенно нужны были казахские отряды, Пугачев обещал, что «естли он, Пугачев, возвратитца назад, то велит ево, хана, повесить за ребро». Конкретной помощи под Оренбург, кроме отправки сына, Дусалы-султан так и не представил.

Пугачев понимал, что доброжелательный и верноподданнический тон писем Дусалы вызван боязнью за судьбу сына, о пребывании которого в Берде было широко известно местной администрации. Болтай Идоркин — приближенный Е. Пугачева — подтверждал сомнения последнего: «Дусалы-салтан писал к самозванцу, именуя его императором, чтоб он сына его содержал в своей милости». Пугачев обоснованно подозревал в двуличности Дусалы, видимо, знал о его переписке с Рейнсдорпом. Сохранилось письмо султана, отправленное в Оренбург 8 декабря 1773 года, где он отрицает полностью причастность своей семьи к движению: «В каком состоянии вы пребывание имеете, разведав, возвратиться послал было я сына моего Сейдали-солтана, которой противному вам человеку попал в руки… С самой весны от всего народа моего и от россиян им ни на одну полушку убытку и оскорбления не произошло».

Имеется значительный документальный материал о посылке султана Сейдалы заложником в ставку Пугачева. Но о конкретном пребывании Сейдалы при Пугачеве, с которым семьи Дусалы-султана и Нуралы-хана связывали борьбу за престол, известно очень немногое. Имеется несколько версий о прибытии султана в Берды, из них наиболее достоверно сообщение переводчика Я. Гуляева, сопровождавшего Сейдалы к Пугачеву. Дусалы, «объявя себя притворно больным», отправил его и сына в сопровождении десяти казахов. Отряд прибыл к Берлинской слободе и через три дня был лично принят руководителем повстанцев. Е. Пугачев на допросе в Тайной экспедиции в Москве 4 ноября 1774 года сообщил о приезде к нему Сейдалы-султана следующее: «Идор Болтаев, приведший султана, доложил, «што де Дусалы-салтан прислал оного своего сына к нему, Емельке, послужить. И он (Пугачев.— Н. Б.) велел ему сказать: «Благодарю салтана. Пусть он при мне будет». И притом дал ему, салтану, 50 рублей, да одному при нем приближенному кафтан красной и каждому киргисцу по 12-ти рублей». Е. Пугачев дорожил Сейдалы-султаном как аманатом, видимо, надеясь этим привлечь казахов в свою армию, поэтому, вспоминал Ягофер Гуляев, он не разрешал Сейдалы участвовать в сражениях и в «выласках не употреблялись: да и самым злодеем допускаемы не были, а только при случае сражения к смотрению оного допускались». Указания Я. Гуляева опровергают широко распространенное мнение об активном участии султана Сейдалы в Крестьянской войне под предводительством Пугачева, подтверждают его присутствие в ставке повстанцев лишь в качестве заложника, что гарантировало от враждебных действий со стороны Дусалы-султана и обеспечивало свободу действий отрядам пугачевцев в районах, смежных с кочевьями султана, где его подданные, не опасаясь преследований, оказывали ему помощь. Благодаря присутствию Сейдалы в Бердах у Пугачева установились с Дусалы интенсивная переписка и обмен посланниками. 18 декабря 1773 года Дусалы писал руководителю повстанцев: «От наших киргиз-кайсак разные известия происходили, а ныне дикой народ наш требует известия, каким образом им находиться я прикажу, чему и следовать они будут», здесь же он просил о свидании с сыном.

Пугачев откликнулся на просьбу Дусалы и в ответном письме сообщал, что «сын его благополучен и содержится в чести и притом просил его повидаться с собою и позволить своим подданным ехать к нему на службу, коим он обещал жалованье».

Имея основания не доверять султану, Пугачев пытался реализовать малейшую возможность, чтобы, используя влияние Дусалы, привлечь на свою сторону трудящихся казахов, обещая им даже специальную оплату за службу. Получив разрешение, Дусалы отправил в Берды своего родного брата Ширгазы-султана и одного из своих сыновей. Посольство имело определенное задание. Казах Утяган, который должен был сопровождать султанов к Пугачеву, знал об истинных целях посольства и сообщил об этом в письме атаману Н. Бородину: «Для выручки сына ево салтанского в толпе ево самозванцевой находящегося». Пугачев милостиво принял посольство Ширгазы-султана, поставил последнего во главе одного из казахских отрядов, который участвовал в ряде сражений, и после разгрома пугачевских отрядов под Татищевой крепостью вернулся домой. Сейдалы-султан с переводчиком Я. Гуляевым, потеряв в сражении под Татищевой второго сына Дусалы, прибывшего для свидания с братом в Берды, сопровождали султана Ширгазы до Илецкого городка, где получили приказ от Пугачева ехать в Яицкий городок вместе с атаманом Андреем Овчинниковым. Прибыв на место, атаман получил известие, что к городку приближается с войсками генерал-майор Мансуров. Овчинников приготовил свой отряд к бою, и Сейдалы с Гуляевым «приготовиться и к тому велел, однако ж они, будучи уже страхом наполнены, отозвалися худобою лошадей и совершенной невозможностью и, найдя удобный случай», бежали из отряда в аул к Дусалы-султану.

После разгрома под Татищевой Пугачев ушел в Башкирию. Несмотря на это, массовое выступление казахов продолжалось и тогда, когда армия восставших действовала далеко от границ Младшего жуза. Коллегия иностранных дел, не имея достаточных сил для подавления выступлений казахов (все резервы были оттянуты для борьбы с Пугачевым), вынуждена была констатировать, что с уходом воинских команд из Оренбургской губернии казахи «уклонились на конех по отдалении воинских команд из окрестностей Оренбургских вслед за бывшими мятежниками в такое зло и неслыханные пакости, что почти ежедневно уводят людей и скот отгоняют не только из-под разных селений, но из-под самого Оренбурга, а хан и другие начальники отзываются, что они своих людей воздержать не в силах».