Страница - 7

Вооружение и тактика казахских отрядов в годы восстания

Казахи научились владеть оружием задолго до Крестьянской войны, чему способствовали кочевой образ жизни, сопровождавшийся неоднократными столкновениями с соседними народностями, и многолетняя борьба с джунгарскими захватчиками, начиная с конца XVII века. Но о том, каким было вооружение казахских отрядов в годы Крестьянской войны, данных сохранилось очень немного. Подробное описание одного из казахских отрядов оставил поручик Владычин: «… в панцырях и имея ружья, сабли, стрелы, дротики и для пальбы фитили зажженыя». В большинстве случаев казахи имели ружья, сабли, сайдаки (луки) со стрелами, пики, укрюги. Одним из преимуществ казахов-воинов были выносливые лошади. П. Деколонг жаловался Рейнсдорпу в октябре

1774 года на трудность борьбы с казахами, у которых «хорошие лошади, отборные, догнать нельзя». В сражениях с правительственными отрядами казахи обычно наступали лавиной или обходили противника с флангов, хорошо маневрировали и мужественно сражались, но обычно не выдерживали натиска, если применялась артиллерия. Отступая, казахи обычно пускались на некоторую тактическую хитрость: быстро рассыпались по степи и вновь собирались в отдалении для последующего удара.

В начале Крестьянской войны казахские отряды ограничивались внезапными нападениями на правительственные войска, которым уступали в мастерстве ведения боя, несмотря на свое численное превосходство, а затем стремились быстро уйти от погони. Но с конца 1774 и в

1775 году сражения казахов с противником становились упорными и длились по многу часов. В отдельных случаях небольшие воинские команды, даже усиленные артиллерией, по несколько дней не могли прорваться сквозь кольцо осаждавших их казахов и ждали помощи.

Действиям казахских отрядов была присуща и некоторая организованность. Готовясь к нападению, они обычно производили разведку. Имеются интересные показания двух очевидцев. Крестьянин Михаил Андреев, захваченный в плен у Бузулукской крепости казахами, рассказывал: «… кои де, бив его, выспрашивали, много ли в крепости команд, пушек и ружей». Казак Иван Коряи-хин, плененный у Гурьева-городка отрядом казахов старшины Саржалы, которые его допрашивали, говорил: «Жив ли злодей Емелька и где он ныне находится; а потом… естли у нас в городе и на форпостах лошади, сколько кормны (кормленных.— Н. Б.), много ли в городе Астрахани людей и сколько полков во о ной прибыло». Проведя разведку, казахи отправились в поход, стараясь двигаться скрытно в целях внезапности нападения, и всегда впереди себя высылали небольшие дозоры для выяснения обстановки.

Сохранились сведения о многодневной осаде казахскими отрядами крепостей, например, Орской, Таналыц-кой, Губерлинской, Тоцкой. Но казахи не только пассивно осаждали укрепления, они пытались штурмом взять их. Так, очевидцы с Коряковского форпоста рассказывали, что в первую очередь казахи пытались зажечь деревянные строения внутри укрепления, для чего зажигали бересту и, «воткнув оную на стрелу, стреляют и ею зажигают», затем уже начинали штурм крепостного вала или стен. Наступление казахов защитники крепостей и форпостов не могли остановить даже артиллерией, так как штурмовавшие умели тушить ядра и бомбы мокрым войлоком.

Значительный интерес представляет вопрос, где же многочисленные отряды казахов в годы Крестьянской войны в огромном количестве доставали оружие? Главным источником поставки вооружения были Хива и Бухара. Здесь обмен производился как за деньги, так и за пленных. Свидетелем таких торговых сделок был переводчик Ягофер Гуляев, ездивший с султаном Дусалы осенью 1774 года в Хиву и видевший там «пороху, свинцу и разного оружия великое количество, о котором де от самих хивинцов и от пленников наведался, что оное получают они большею частию чрез Астрахань, от плавающих для торгу к ним на купеческих судах Мазуров (промышленников.— Н. Б.), почему де свинец и оружие по великому множеству покупаются весьма дешево».

Еще об одном источнике вооружения сообщил на допросе 28 марта 1776 года купец Иван Жидков. В 1774 году он ездил за рыбой в Яицкий городок, Татищеву и Озерную крепости и в пути слышал, что «ездещие ис Оренбурга, ис крепостей за дровами, сеном и травою казаки и протчие русския люди продают народу их (казахам.— Н. Б.) ружья, тако ж свинец и порох, сабли и копья, по каковой же де притчине худыя люди к злодейству и усиливаются». Сообщение купца вполне правдоподобно. Казахские отряды полностью нарушали хозяйственную деятельность гарнизонов. Обычно казаки сеяли летом хлеб, заготовляли топливо и сено для скота на зиму, часть необходимых продуктов они получали от жителей окрестных деревень и слобод. Начиная с 1773 и по 1775 год казахские отряды, действовавшие в районе укреплений, контролировали дороги, по которым подвозилось продовольствие казакам, не давали возможности пасти скот, уничтожали хлебные посевы, сжигали траву и заготовленное сено, не выпускали жителей из крепостей на полевые работы даже под прикрытием воинских команд. Поэтому возможно, что продажа казачеством и жителями местных укреплений оружия казахам была вынужденной мерой, которая давала средства к существованию и практиковалась во многих местах.

Казахские феодалы и движение в Младшем жузе в 1774 году

Какую же позицию занял Нуралы-хан в событиях 1774 года? Если с осени 1773 года и до разгрома армии Пугачева под Татищевой крепостью в марте 1774 года он колебался между правительственной стороной и восставшими, то на втором этапе борьбы он полностью поддерживал оренбургскую администрацию. С уходом Пугачева в Башкирию оборвалась всякая переписка между ним и ханом. Но поведение Нуралы в период движения в Младшем жузе нельзя считать до конца последовательным, оно нередко менялось под влиянием внутренних обстоятельств в жузе, так как приходилось считаться не только с настроением рядовых казахов, но и крупнейших феодалов и родовой старшины.

Одной из причин, которые побудили хана пойти в 1774 году на союз с царской администрацией, были его сложные взаимоотношения с подвластной ему рядовой массой казахов. Недовольство подчиненных Нуралы-ханом начало проявляться уже в 50-х годах XVIII века, а в годы Крестьянской войны оно вылилось в прямое неподчинение его указаниям. Уже осенью 1773 года попытка хана препятствовать росту выступлений казахского населения в районе Нижнеяицких укреплений закончилась неудачей, это заставило его с «верными людьми» покинуть зимние кочевья у Яицкого городка и Оренбурга и откочевать на реку Сагыз. Здесь он получил «известие из Оренбурга, что оного злодея шайку разбив принудили бежать». Попытка хана выступить с отрядом против казахов-повстанцев закончилась неудачей. Поэтому хан поехал со своими друзьями к Оренбургу «просить разрешения о кочевках у Яика», близ Оренбурга, надеясь на защиту правительственных войск.

Положение Нуралы в 1774 году становилось все более сложным. 5 августа он писал полковнику Симонову, что казахи «все к войне на Русь склонились, которых я от того и возразить не в силах, почему они и мне злодеи оказались, от которых злодеев по речке Утве в вершину прочь и откочевал я к Илеку. Извольте оных воров собою искоренять, я тем буду довольным от воров табынцев… Желаю прикочевать к России… к Оренбургу… здешние воры от часу умножаются, прошу меня оборонять и удовольствовать».

Попытка хана уговорить казахов оставить их «воровской умысел» не имела успеха, поэтому он, сознаваясь в своем бессилии, просил графа Панина: «Ежели выше-помянутых воров киргисцев е. и. в. хотят наказать оружием по своему высокому повелению, то я об оных ворах ни мало не сожалею, но еще почел бы за отмщение, ежели таким образом повелит привести в порядок, всеми силами стараться буду… Ежели е. и. в. соизволит киргисцев простить, но мое намерение есть такое, сколько можно буду просить, чтоб оных воров киргисцов не простила, не наказав достойным им наказанием, которое они сами заслужили».

Неблагополучными были и отношения Нуралы-хана с частью феодальной знати. Так, родовая старшина была недовольна позицией хана в переговорах с царской администрацией по вопросу о выдаче русских пленных. В начале 1774 года яицкий комендант и оренбургский губернатор в письме к Нуралы-хану подтвердили указание из центра: «Форпосты, на которых люди пришли в согласие к Пугачеву, раззорять». Хан и феодальная знать постарались воспользоваться этими указаниями, организовав походы не против Пугачева, а на беззащитные русские и башкирские селения, где захватили массу пленных, которых частично продали в Хиву и Бухару.

Летом 1774 года, разгромив армию Пугачева под Царицыном, правительство усилило нажим на Нуралы-хана, требуя выдачи русских пленных, что неопровержимо доказало бы его политическую благонадежность. У хана и его родственников в 1774 году еще находилась большая партия пленных. Он, не желая расставаться с военной добычей, в то же время боялся отказать царскому правительству, а поэтому часть из подлежащих возврату пленных решил переложить на родовую старшину, вызвав этим ее недовольство. Когда из Яицкого городка от коменданта прибыло посольство во главе с татарином Сарсакаем с требованием возврата русских пленных, хан, надеясь на поддержку старшин, созвал совет старейшин, который отказал ему в помощи, и заявил: «Зачем ты прежде сам зачал из-под Яицкого городка — твои люди как захват в плен людям, так и отгон скоту учинили, когда бы ты своим запретил, потом и нам запрещения учинил, а топеря зделавши беду, не найти плен, запродан в Хиву».

Хан, понимая безвыходность создавшегося положения, вынужден был уступить и даже пойти на компромисс со своими подданными, с которыми он договорился, что пленных до весны 1775 года возвращать не будут, а затем откочуют в труднодоступные удаленные районы степи. Нуралы-хан надеялся, что правительство зимой 1774 года не сможет выделить силы для карательных экспедиций в Казахстан, а местные войска были обессилены в неравной борьбе с многочисленными казахскими отрядами. Но, договариваясь со старшинами, он понимал всю шаткость своего положения в жузе и знал, что удержаться у власти он сможет лишь с помощью царского правительства. Поэтому в феврале 1774 года он начал переговоры с графом Паниным и просил его «оренбургскому губернатору и яицким судьям весьма строго повелеть, чтоб они со мною были друзьями и о всяких киргиз-кайсацких делах со мною посоветовавшись делали». В благодарность за это Нуралы обещал графу указать районы кочевок тех родов, которые принимали участие в Крестьянской войне.

Какой же политической линии придерживался Петербург во взаимоотношениях с казахами в годы Крестьянской войны? Осенью 1773 года правительство, напуганное размахом движения, настойчиво требовало помощи от Нуралы-хана для борьбы с Пугачевым. В начале 1774 года, когда царизм собирался с силами для окончательного разгрома армии повстанцев, его отношение к казахам становилось менее терпимым. 27 февраля 1774 года Нуралы-хан получил из Петербурга высочайшую грамоту «об удалении киргиз-кайсак за Яик, о приведении их в порядок, об освобождении здешних пленных и в протчем о удовлетворении всех причиненных убытков».

В середине апреля 1774 года к Нуралы-хану из Астрахани был направлен для переговоров майор Ваганов. Он от имени астраханского губернатора Кречетникова потребовал от хана принятия экстренных мер для прекращения волнений в Младшем жузе и возвращения русских пленных: «Для дураков определил бог на земле царя и протчих набольших, чтоб дураков за их продерзости наказывать, дабы они от дурачества были воздержаны. Также и он, хан, саблю (носит.— Н. Б.) не напрасно, а по повелению божию». Нуралы, зная об успехах Пугачева в Башкирии, не оставил замечание Ваганова без ответа и впервые за годы Крестьянской войны выдвинул предложение о возможности смены казахами подданства и откочевке в «соседние государства Балх, Хиву, Ташкент». В Петербурге серьезно отнеслись к заявлению хана, так как из письма Симонова было известно о секретном сообщении казахов Татая Сабыргаева и Бичкаха, узнавших о переговорах Нуралы-хана с Аблай-султаном в ноябре 1773 года о совместной откочевке в районы, которые были под контролем турецкого султана. Центральное правительство не столько опасалось маловероятной откочевки казахов на земли Турции, сколько того, что «когда злодей Пугачев будет войсками притеснен, тоб не имел случая бежать к нему, хану, и не был бы им прикрываем и особливо не покусился бы с помощью его прорваться на Кубань к вящей России вредности».

В Петербурге, взвесив обстоятельства и учитывая, что движение в Казахстане разрасталось, а армия Пугачева продолжала действовать в Башкирии, решили занять более терпимую позицию по отношению к казахской степи. Поэтому Коллегия иностранных дел дала указание астраханскому и оренбургскому губернаторам «не подавать хану о нашей стороне… сумнения… и при нынешнем в том краю смущении корреспонденцию с ним, ханом, весть почаще под разными предтекстами и оказывать к нему ласковость, похваляя при том его доброжелательства и уверяя за сие высочайшею императорскою мило-стию утверждать в непоколебимой верности». П. Рычков даже предлагал центральному правительству устроить личное свидание Нуралы-хана с Рейнсдорпом, приласкать хана, затребовать сына аманатом и «содержать здесь с старшинскими детьми в залог ево и народной верности, так как о том многие указы повелевают»..

С победой царских войск над Пугачевым под Татищевой крепостью в марте 1774 года правящая верхушка Младшего жуза в письмах Рейнсдорпу выражала свою радость по этому поводу и предлагала свою помощь в будущем. Султаны Айчувак, Ералы, Ишим, Гали, Усяк и Шабак полностью перешли на сторону царского правительства. Что касается семьи Дусалы-султана, то она в 1774 году откочевала на Сыр-Дарью, полуостров Мангышлак и в Туркмению, поэтому в движении этого периода участия не принимала.

Большая часть феодальной знати и родовой старшины участвовала в движении, стремясь использовать казахские отряды не для борьбы с правительственными войсками и нападений на военные укрепления, а для грабежа мирных русских и башкирских селений и колоний немецких поселенцев на Волге.

Нуралы-хан в 1774 году поддерживал царское правительство, но в то же время пошел на соглашение с феодальной знатью, так как боялся оказаться в изоляции внутри жуза. Не участвуя лично в походах казахских отрядов, хан всячески в переписке с царской администрацией стремился приуменьшить роль феодалов в движении, за что получал от них львиную долю добычи.

Среди крупных феодалов и ряда старшин, возглавлявших казахские отряды, действия которых не отличались от пограничной барымты и преследовали целью только захват пленных и скота, можно отметить двоюродного брата Нуралы-хана Баимраты, зятя Нуралы-хана Джанибека, султанов Акима и Адюриза с братом, «который де в Хиве был на ханстве» и старшин Ширима, Саржали, Актакуза, Карая.

Какие же причины способствовали тому, что феодалы сумели частично возглавить народное движение летом 1774 года? Из них прежде всего укажем на барымту и национальную рознь. Пограничная барымта — общепринятое в то время явление в казахских аулах — воспринималась населением как одна из форм хозяйственного дохода, когда недостающие продукты питания и ремесла добывались за счет грабежа соседей. Барымта практиковалась между родами. В годы Крестьянской войны общее смятение, ослабление гарнизонов и правительственных войск на линиях военных укреплений и официальное разрешение правительства разорять «форпосты, на которых люди пришли в согласие к Пугачеву», позволили феодалам спровоцировать казахское население на грабеж пограничных селений, что ослабляло силу антиправительственных выступлений, отвлекло часть казахских отрядов от борьбы с царскими войсками.

Национальная вражда, разжигаемая царизмом, также была одной из причин выступления казахов против мирных русских, башкирских, немецких селений. Национальная рознь была надежным оружием самодержавия, помогала ему ослаблять народы и нередко подавлять антиправительственные выступления, натравливая один народ на другой. Интересно проследить историю взаимоотношений казахов с башкирами в течение десятилетий, предшествовавших Крестьянской войне. Уже в 30-х годах XVIII века, когда в Башкирии в связи с усилением гнета феодально-крепостнического государства и общей активизацией правительственной колониальной политики растет недовольство населения, вылившееся в восстание 1737—1739 годов, начальник оренбургской комиссии Татищев пытался привлечь казахского хана Абулхаира к участию в подавлении башкирского движения. Он вел переговоры и с казахскими феодалами Среднего жуза, добиваясь их выступления против башкир. Особенно обострились отношения казахов с башкирами с 1755 года, когда царизм сумел натравить казахов на башкир, укрывшихся в казахской степи от репрессий правительства за участие в движении Батырши.

Если национальная вражда между башкирами и казахами имела свою предысторию, то о каких-либо прочных связях казахов с русским населением в первой половине XVIII века говорить еще рано. Казахи в своей повседневной жизни могли сталкиваться лишь с русской администрацией и линейным казачеством, которые являлись проводниками колониальной политики царизма и поэтому не могли надеяться на дружественное расположение к ним населения Казахстана. Если учесть, что в поселениях вдоль Яика и Волги среди гражданского населения был значительный процент отставных казаков и солдат, а также тесную хозяйственную связь гарнизонов крепостей и форпостов с мирными жителями, становится ясным, почему казахи, не различая своих врагов, обрушивали удары на крепости, а затем и на поселения вокруг них. Совершая эти нападения, казахи искренне верили, что оказывают помощь Пугачеву. Примером в этом плане является сообщение бежавших из казахского плена жителя деревни Усмановой Симбирского уезда Михаила Андреева и оренбургского казака Петра Ба-тыржеева из отряда полковника Углицкого: «Они, кайсаки, по поимке его спрашивали, кому он служит, а сами де проговаривали, что они служат новому царю (Пугачеву.— Я. Б.)». Феодальная знать смогла возглавить выступления части отрядов также благодаря укоренившимся в кочевом обществе патриархально-родовым традициям.

В 1774 году казахи неоднократно совершают походы на иностранные колонии на Волге и чаще всего на немецкие поселения у Саратова. Эти поселения на Волге у Саратова возникли в результате изданных Екатериной II двух манифестов от 4 декабря 1764 и 8 июля 1772 года, которыми она приглашала всех «нуждающихся и праздношатающихся иностранцев переселиться в Россию… для заселения и обитания рода человеческого наивыгоднейших и полезнейших мест». Выходцы из Германии, Франции, Швейцарии, Швеции, Нидерландов были поселены на Волге, где за счет русской казны они получили землю, луга, леса, рабочий скот, провиант, строительный лес и на 10 лет были освобождены от налогов. В конце 60-х годов XVIII века среди колонистов было около 43% крестьян, 44% ремесленников и 8,7% составляли дворяне, купцы и духовенство. Важно отметить, что выступления казахов в этом районе хронологически совпадали с действиями армии Пугачева в Среднем и Нижнем Поволжье и закончились с разгромом восставших у Сальниковой ватаги под Царицыном 25 августа 1774 года.

Казахские отряды, возглавляемые феодалами, совершали походы и на казачьи поселения по Волге. Волжское казачье войско было создано по указу императрицы Анны Иоановны от 15 июля 1731 года о добровольцах из донских казаков и украинцев, которым разрешено было селиться по Царицынской линии. Волжские казаки несли службу в Саратове и Астрахани, а также привлекались для воинских поисков против казахов. В 1775 году Екатерина II наказала часть из них за участие в Крестьянской войне под предводительством Е. Пугачева и переселила на Кавказскую линию под именем Гребенских казаков.

Царицынский комендант Цыплетев в письме графу Панину указывал, что казахи, «начав от Дмитриевска на нис по Волге, а особливо в волском войске великое зло в увозе людей и отгоне скота произвели, показывая наущение сего ж проклятого изменика (Пугачева,—Я. Б.)». Первые походы казахских отрядов против волжских казаков отмечались в январе 1774 года, когда были разорены казачьи хутора Бодянские, Широковские, Стре-линские, зимовья и форпосты, лежащие близ Дубовской, Балаклейской и Поровайской станиц. Из них были уведены в плен 149 человек и отогнано много скота.

Два крупных отряда казахов действовали в районе города Дубовки в марте 1774 года. Один из них численностью 1500 человек атаковал на волжских форпостах казаков старшины Терскова, застигнув их врасплох. И хотя казакам удалось отбить форпосты, преследовать казахов они не решились, так как еще не получили легкую артиллерию из Царицына.

Действия казахских отрядов нанесли значительный урон Волжскому войску, поэтому были приняты экстренные меры для защиты форпостов и поселений вдоль Волги. По приказу царицынского коменданта Цыплетева жители покинули зимовья за Волгой, волжскими казаками были организованы дополнительные форпосты и круглосуточно производились разъезды у линии, а в Ду-бовке наготове стояли 300 казаков.

Но так как этих мер оказалось недостаточно для борьбы с казахскими отрядами, на помощь Волжскому казачьему войску были присланы часть полевой команды и казаки из Царицына и 60 казаков из Саратова.

Не имея достаточных сил справиться с казахскими отрядами на Волге, царское правительство решило воспользоваться помощью калмыцкого князя Дундука. Его отряд, состоявший из 4038 человек, нес дозорную службу на степной стороне Волги, в помощь ему были присланы из Астрахани две драгунские роты и казаки.

Князь Дундук был заинтересован в успешных действиях отряда, потому что это оправдывало его в глазах царского правительства, показывало непричастность к массам калмыков, поддержавших Пугачева. Сомневаясь в надежности собранного отряда, Дундук поставил во главе его крупных феодалов Тюмени, Теке, Джиргала, Балника с братьями Нохаинь, Кобепем и Джамбой, Тарабаиня, Бааранга, Баяра, Арасланга, Кирипа Яндыкова, Ицуня, Аскахала.

Когда калмыкам пришлось столкнуться с казахским отрядом, эти феодалы «сами из своих рук злодеев побивали, а на них смотря, и подвластные, будучи ими ободрены, всячески старались делать неприятелю вред». В столкновении погибло 107 казахов, 15 попало в плен, было отбито много скота. Князь Дундук потребовал за оказанную помощь от царского правительства, помимо полученной добычи — пленных, скота, оружия, которые достались начальникам отряда, денежного вознаграждения для рядовых калмыков. Правительство, желая укрепить положение Дундука среди калмыков, согласилось на это. Но основная причина награждения иная. Астраханский губернатор П. Кречетников разъяснил ее так: калмыки «с нашей стороны признаютца сумнительными, так в подкрепление их в верности и к поощрению впредь к службе е. и. в., в рассуждении и настоящей ныне с стороны Кубани опасности от неприятельских нападений в здешние места; паче же и других калмык в приведение к тому в склонность, дабы они все в самую верность к службе и ревность приводитца могли». В дальнейшем калмыцкие войска несли службу на луговой стороне Волги между крепостями Енотаевской и Астраханью, Черноярской и Красноярской.

* * *

Еще в сентябре 1773 года, когда начал складываться основной костяк армии Пугачева, наметился ее многонациональный состав. Руководитель Крестьянской войны, создавая армию, стремился уничтожить национальную вражду, десятилетиями разжигавшуюся царским правительством между народами России. Казахи, внимательно наблюдавшие за развивающимися событиями, знали о многонациональном составе армии восставших. Пугачев, отправляясь вторично в аул к Нуралы-хану в ноябре — декабре 1773 года, видимо, преднамеренно прибыл в сопровождении отряда, где были русские, чуваши, черемисы, башкиры, татары, калмыки. Он считал, что многонациональный отряд послужит наглядным примером возможности объединения и совместной борьбы представителей разных национальностей. Агитация Пугачева сыграла свою роль, многие казахи влились в армию восставших и сражались плечом к плечу вместе с представителями разных народностей, все сильнее намечалась тенденция к объединению сил для совместного выступления против царизма. Ярким подтверждением этому явились письма султана Младшего жуза Сейдалы и старшин Среднего жуза султанов Хутайменды и Таира к башкирскому народу с призывом прекратить вражду и объединиться для совместной борьбы с царизмом. С самого начала восстания наиболее благоприятные отношения были между казахским и татарским народами, нередко объединявшимися в боевые отряды. Дружба этих двух народов зародилась еще до восстания. Казахи часто с коммерческими целями посещали селения татар у крупных торговых центров Оренбурга, Троицка, Петропавловска. Татарские купцы неоднократно посещали казахские аулы — почти вся мелочная торговля в Младшем и Среднем жузах находилась в их руках.

Но татары прочно не обосновывались в казахских селениях, а задерживались лишь для торговых сделок. Впоследствии, в годы Крестьянской войны Пугачев использовал эту группу татар, хорошо знавшую казахскую степь, для распространения манифестов и агитации среди казахов с целью привлечения последних в армию повстанцев, а также для переговоров и переписки с крупными феодалами Младшего и Среднего жузов. Кроме того, татары, как живые участники и свидетели событий Крестьянской войны, непосредственно влияли на настроения рядовых казахов, рассказывая им о действиях армии Пугачева, что способствовало развитию самостоятельного движения в казахских жузах. Но была и небольшая группа татар-чиновников, которая в годы Крестьянской войны верно служила царизму. С 30-х годов XVIII века татары принимали более или менее значительное участие в делах пограничного управления, были толмачами, письмоводителями и нередко тайными агентами царского правительства в казахских аулах. В годы Крестьянской войны они подробно информировали правительство о положении дел в казахских жузах.

Имеются сведения о совместных выступлениях казахов и татар. Полковник Углицкий, посланный для борьбы с казахскими отрядами на Самарской линии в 1774 году, узнал от бежавших из казахского плена казаков Ивана Лопатина и Ивана Шарова о готовящемся нападении шеститысячного отряда казахов и татар на Борскую крепость: «Воры киргисцы грабеж производят не одни, а есть немалое число с ними татар, да и хозяин де из них у Лопатина был татарин и по-русски говорить весьма сведущ, которой де Лопатина с пристрастием допрашивал, сколько у него Углецкого команды и есть ли. в крепостях пушки».

Татарин Аптуш Тангаев возглавлял отряд казахов в декабре 1774 года при нападении на Кулагину крепость. Яицкий казак из татар Асан Мустаев руководил казахским отрядом в 500 человек во время осады им Са-райчиковской крепости осенью 1774 года.

В особо тесных отношениях казахи были с татарами из Сеитовской слободы (Каргала) под Оренбургом, где они часто бывали по торговым делам. В годы Крестьянской войны казахи продолжали поддерживать отношения с кундровскими татарами, которые кочевали у Астрахани и были крайне недовольны мероприятиями царизма, например, по запрещению им перекочевки на луговую сторону Волги, что способствовало росту у них земельной тесноты. В годы Крестьянской войны кундровские татары, воспользовавшись общим смятением, начали переговоры с Нуралы-ханом о смене подданства и перекочевке в казахские степи. Переводчик А. Алтышев и казах Байгоджи Ангелдиев были свидетелями приезда к Нуралы-хану посольства кундровских татар со старшиной Джапалаком, которое объявило, что «им между русскими находиться весьма трудно и потому желают от России удалиться, к чему и способ хорошей имеют, будучи на луговой стороне, куда переведены с прежних мест, с горной, астраханским губернатором, и для того б ожидал он, хан, их к себе и просил прислать навстречу им войска».

Рядовые казахи и старшины, которых особо интересовал вопрос о перекочевках через Яик, знали о земельной тесноте у кундровских татар и живо интересовались их переговорами о кочевках за Волгой. В начале января 1775 года кундровские татары ушли из-под Астрахани в Младший жуз. Но в Рыньпесках они были разбиты правительственными войсками и вынуждены вернуться на прежние места.