Богатыри Крылатой Гвардии — П. С. Белан – Страница 17

В напряженной тишине, воцарившейся в зале, рассказывал Иван Кузьмич о боевых товарищах, однополчанах своих. В том числе о стрелке-радисте Талау Сарсенбаеве, уроженце Павлодарской области, который сражался, как герой, и погиб геройски в воздушном бою в горячие дни сражения на Курской дуге.

Когда Иван Ошкин пришел в полк фронтовых бомбардировщиков, он уже не застал там Талау Сарсенбаева. Но память о нем была свежа, о его смелости, отваге, мастерстве вспоминали часто. И гордится поныне Иван Кузьмич тем, что учился с ним в одной школе младших авиаспециалистов, а в полку оба учились у самого уважаемого своего коллеги — Михаила Зверева, начавшего свой боевой путь 22 июня сорок первого. Был Михаил членом экипажа командира полка, и называли его поэтому флагманским стрелком-радистом.

...В 1939 году учителя начальной школы одного из сел Иртышского района Восточно-Казахстанской области Талау Сарсенбаева призвали в Советскую Армию. Был он поначалу солдатом батальона аэродромного обслуживания, откуда и направили его на учебу. Получив специальность стрелка-радиста, оказался в конце 1942 года в 128-м бомбардировочном авиационном полку. Здесь он сразу завоевал всеобщее расположение. К людям был неизменно доброжелательным, исполнительным во всем. А главное — в его глазах всегда светились пытливость, любознательность, Талау все схватывал буквально на лету. И когда Михаил Антонович Зверев доложил командованию, что Сарсенбаев готов к выполнению боевых заданий, его зачислили в экипаж Рубена Мисаковича Степаняна, где штурманом был Михаил Вихорь. Так сложился в полку еще один интернациональный экипаж: армянин, русский и казах. А на земле их самолет готовил к боевой работе белорус — авиатехник Селиверст Ходоренко.

Первые боевые вылеты в составе этого экипажа Талау совершил в январе 1943 года, когда полк сражался на Брянском. Рос боевой счет потом на Центральном фронте.

И обнаружил бывший сельский учитель подлинный талант воздушного бойца. О нем, любимце полка, часто писали в боевых листках, командование объявляло благодарности за обеспечение экипажа надежной радиосвязью в самой сложной боевой обстановке, за бесстрашие и мастерство, с которыми стрелок-радист отражал атаки вражеских истребителей.

Летом, когда начались особенно напряженные бои на огненной Курской дуге, Талау подал в партбюро заявление о вступлении в партию. Теперь уже не вспомнить, кто именно давал ему рекомендации. Это сделал бы каждый наш коммунист. Запомнилось, как отвечал комсомолец Сарсенбаев на вопросы, которые задавали ему на собрании. Особенно эти его слова: «Хочу быть таким, как наш комэсх Солопов».

Замечательного человека и коммуниста избрал себе в пример Талау. Вонифатий Петрович Солопов, «скромный и требовательный командир, подлинный мастер бомбовых ударов, храбрейший воин, чуткий воспитатель своих подчиненных, был любимцем всего полка.

Вскоре Сарсенбаев получил боевую награду — медаль «За отвагу». К этому времени на его счету было несколько десятков боевых вылетов и сбитый в групповом бою вражеский истребитель, много уничтоженных фашистских танков, автомашин и повозок.

В середине июля экипаж Рубена Степаняна в районе местечка Кромы метко сброшенными бомбами уничтожил артиллерийскую батарею. Но и Пе-2 получил серьезное повреждение: вышел из строя правый мотор. Самолет потерял скорость, отстал от строя. Спасаясь от фашистских истребителей, он ушел в облака и потерял ориентировку. А тут горючее на исходе. У экипажа, казалось, оставался один выход: покинуть самолет... Но Талау сумел связаться с радиостанциями прифронтовых аэродромов и тем самым помог Рубену и Вихорю сориентироваться, «перетянуть» через линию фронта и под ливневым дождем произвести посадку на своей территории. За проявленные умение и находчивость стрелку-радисту была объявлена благодарность перед строем полка.

Скромного и общительного Талау Сарсенбаева в полку любили все. Но особенно крепкой дружбой был он связан со своим земляком по Прииртышью Сашей Кузнецовым-стрелком-радистом из экипажа лейтенанта Каткова. С этим смелым, никогда не унывающим парнем Талау делился всеми радостями и горестями.

И вот 19 июля сорок третьего года русоволосого Саши не стало. Самолет сбили «мессершмитты» над занятой врагом территорией. Как вскоре выяснилось, летчик Василий Катков и штурман Владимир Фомин, тяжелораненые, попали в плен. А Саша отстреливался, сколько мог, от окруживших его фашистов. Последнюю пулю пустил себе в висок...

Талау тяжело переживал гибель друга. На полковом митинге он сказал: «Буду мстить фашистам за поруганную нашу землю, за родного Сашу. Любой приказ командования выполню точно, хотя бы это стоило мне жизни». И мы знали, что это не только слова, это — клятва перед лицом своих товарищей.

Через два дня, 21 июля, экипаж Степаняна был послан на разведку участка железной дороги Брянск — Навля— Середина — Буда — Хутор Михайловский. Отчетливо помнится тот день. Готовясь к вылету, экипаж расположился под дубом, посаженным, по рассказам местных жителей, гостившим здесь известным русским писателем Николаем Успенским.

  До вылета оставалось минут двадцать. И Талау Сарсенбаев стал читать вслух товарищам случайно добытую книгу Николая Успенского. Мастерски читал, прислонившись спиной к ветвистому великану, бывший учитель. Рубен Степанян и Михаил Вихорь внимательно слушали его. Оказался рядом и я. Помню, что ясно представил себе, как когда-то в классе слушали его иртышские ребятишки...

В тот день с утра стояла отличная погода, полк работал интенсивно. А перед самым вылетом экипажа Степаняна разразилась гроза, хлынул сильный дождь. Роща, на опушке которой раскинулся наш полевой аэродром, потемнела и застонала от громовых раскатов. На взлетной полосе образовались широкие пузырчатые лужи, в овраги ринулись мутные потоки. Самолет ушел на задание, и все однополчане, оставшиеся на земле, не скрывали своего беспокойства. Но вскоре снова выглянуло солнце, и летное поле окуталось дымкой. Заулыбалась природа - заулыбались и люди. Мрачным оставался лишь техник, предчувствовавший беду.

Снизь работала отлично. Стало известно, что экипаж достиг заданных координат, идет на высоте двух тысяч метров над самой железной дорогой. И тут же тревожное Сообщение Талау: «Нас атакуют „мессеры”... Горим!» И все...

И 1946 году довелось мне побывать в этих местах. И рассказали мне местные жители, что в июле 1943 года фашистские истребители сбили советский бомбардировщик, и экипаж направил горящую машину на вражеский эшелон с горючим, находившийся между станциями Суземка и Середина Буга... Верю, что это был самолет Рубена Степаняна, Миши Вихоря, Талау Сарсенбаева.

Лет пятнадцать тому назад я рассказал об этом в газете. Братья Талау — Тулеген и Темир Сарсенбаевы — откликнулись горячим письмом, написали, что отныне считают меня своим кронным братом. Об этом я рассказал лениногорским горнякам. Кто-то из них шумно вздохнул: «Правду говорят, что нет роднее тех людей, которые породнены лютой войной».

И отделе кадром Лениногорского полиметаллического комбината хранится драгоценная реликвия — летная книжка стрелка радиста 128-го Калининского Краснознаменного бомбардировочного авиаполка Ивана Кузьмича Ошкина. Скупы сделанные в ней записи, но прослеживается по ним вся а боевая жизнь воздушного бойца.

Так, мы узнаем, что и полк он прибыл, окончив 65-ю ШМАС - школу младших авиаспециалистов. Первую запись сделал полковой врач майор медицинской службы М. А. Финько: К полетам годен без ограничений». Начальник связи Герой Советского Союза Трофим Комар (войну начал предком радистом) записал, что Иван Ошкин, как радист, отлично подготовлен к боевой работе. С ним согласился инженер полка Федор Головань, поставивший новичку отличные оценки за знание оружия, стрельбу по воздушным и наземным целям. Оставили свои пометы командир эскадрильи Степам Лобастов и начальник штаба полка Захар Трохов. Только после этого Ошкина допустили к выполнению боевых заданий...

Первый вылет —это было 30 октября 1943 года — запомнился Ивану Кузьмичу на всю жизнь: ведь впервые он сидел и кабине «петлякова», сбрасывавшего бомбы на танковую колонну, и сам ее обстреливал. Истребители противника тогда не появлялись. Как и в последующие бои. Зато в другой воздушной схватке с врагом, 29 ноября, пулеметным огнем он отбил атаки двух «фоккеров», напавших на самолет в самый критический момент — при выходе из пикирования над железнодорожным мостом у города Жлобин.

И так каждый день. Вылеты на подавление вражеских артпозиций, уничтожение танков, мостов, железнодорожных станций. День своего рождения, 6 января 1944 года, отметил боевым вылетом в районе станции Калинковичи. Там самолет был встречен сильным огнем зениток. Подавив их, экипаж спикировал на станцию и разбил ее, поджег более 20 вагонов с военной техникой.

А на второй день дважды вылетали на подавление укрепленного пункта Цидов. Двумя заходами с пикирования разбили дзоты, зенитные позиции... Потом снова ходили на Цидов. Противник подбросил сюда много истребителей. Несмотря на их отчаянные атаки, экипаж задание выполнил.

— При отходе от цели,— вспоминает Иван Кузьмич,— вдруг слышу по СПУ голос штурмана Евсея Рудинского: «Иван, Иван, смотри под хвост». Глянул вниз: сзади нас атакует «фокке-вульф». Я и резанул его из крупнокалиберного длинной очередью...

Сгорел «лобастый». За этот подвиг Иван Ошкин был награжден орденом Красной Звезды. Вручили награду не вдруг. Зато, как только вернулся экипаж на аэродром, стрелку-радисту за отличную связь с аэродромом в сложных метеорологических условиях и отвагу в бою объявили благодарность командира полка. Потом он получал их еще много, но эта была особенно дорога.

Много раз участвовал Иван Кузьмич в выполнении боевых заданий в период, когда наши войска находились на подступах к Берлину, когда выводились из строя вражеские укрепления Алвой-Фриндлянд, Бизенталь, Бесков и другие. И всегда он показывал себя опытным воздушным бойцом.

А 25 апреля в составе экипажа командира полка Воронкова участвовал в бомбардировке укреплений в самом центре Берлина. Они усиленно охранялись истребителями противника, но экипаж поразил цели без промаха. И здесь отличился Иван Ошкин и был удостоен второй награды — ордена Отечественной войны.

После окончания Великой Отечественной войны Иван Кузьмич Ошкин был уволен из рядов Советской Армии в запас, и, как мы уже знаем, четвертое десятилетие трудится в Лениногорске. Верный фронтовому братству, он поддерживает связь с однополчанами.

Встречаются ветераны 128-го Калининского Краснознаменного каждые пять лет в Москве. И всякий раз мы с радостью убеждаемся, что ветераны остаются в строю — трудятся, участвуют в военно-патриотическом воспитании молодых.

Первый командир полка Алексей Григорьевич Чучев закончил свой жизненный путь в рядах Советской Армии в звании генерал-полковника авиации. Полковник Николай Иванович Лаухин, командовавший полком с июля по декабрь 1942 года, после демобилизации стал летчиком-ис-пытателем, а теперь работает контролером на авиационном заводе. Сменивший его полковник Михаил Михайлович Воронков работает в научно-исследовательском институте. Трудится поныне и комиссар полка Виктор Иванович Юмашев. Герой Советского Союза Илья Антонович Маликов стал строителем, а Герой Советского Союза Николай Степанович Мусинский водит транспортный самолет. Воздушный стрелок-радист Петр Ефимович Голубейков трудится на железнодорожном транспорте.

Активной трудовой и общественной жизнью живут и дорогие наши однополчанки, делившие с нами все невзгоды военного лихолетья в свои неполные двадцать лет. Назову хотя бы землячек: прибористок Мануру Шигаеву из Алма-Аты, Зою Головину из Павлодара, Зинаиду Опря и мастера по вооружению Лидию Сидоренко из Актюбинска. Встречи с ними особенно радостны.

Конечно, вспоминают ветераны на своих встречах и погибших за Родину однополчан.

Так уж получилось, что было в нашем полку много ка-захстанцев. И отдаем мы должное памяти стрелка-радиста Ользана Танжанаева, уроженца Северного Казахстана. Он погиб в сорок втором подо Ржевом. Вспоминали о бесстрашном коммунисте Леониде Сидоровиче Лере. Судьба его была типичной для нашего поколения. Родился он в 1908 году, в селе Благовещенке Пресновского района Се-веро-Казахстанской области. Рано осиротел. Подростком батрачил в кулацких хозяйствах, потом работал грузчиком в Петропавловске, С 1928 года служил в пограничных войсках, оттуда пошел в школу летчиков. Принимал участие в боях с белофиннами. Он погиб на Западном фронте 29 июня 1941 года вместе со своим штурманом — алма-атинским комсомольцем Анатолием Михайловичем Панченко. Не было тогда Анатолию и двадцати лет. Не забыли и семипалатинца летчика Константина Степановича Пяткова, проявившего небывалый героизм в боях за Москву, Ржев, Гомель и Варшаву...

Нет ничего крепче фронтовой дружбы. Поэтому мы встречаемся как родные братья. Поэтому не уходит на заслуженный отдых бывший стрелок-радист, а ныне почетный горняк Иван Кузьмич Ошкин. Он продолжает трудиться и за своего побратима Талау Сарсенбаева, не дожившего до Победы, за других боевых друзей своих.

Александр Сергеев

ДОЧЬ ЧАБАНА

Густая влажная тьма окружает самолет, тугими липкими струями воздух бьет в лицо, забивает легкие штурмана. Но Хиваз не обращает на это внимания, прикрывая ладонью глаза, она наваливается на борт машины, смотрит вниз, стараясь уловить хоть какой-нибудь ориентир. Но набухшая сырым туманом ночь словно стеной отгородила самолет от всего мира, и Хиваз кажется, что хрупкий маленький По-2 замер на месте и надсадно воет мотором, не в силах пробить эту тяжелую вязкую мглу. Ощущение неподвижности настолько реально, что девушка на какой-то миг даже теряется. Но только на миг. Окинув взглядом освещенные лампочками приборы и сверившись с зажатой в планшете картой, она кричит в переговорную трубку:

 — Внимание! Катя, подходим к линии фронта.

Под крыльями самолета возникает слепящая полоса огневых вспышек, в небо тонким пунктиром впиваются светящиеся трассы пулеметных очередей. Справа и внизу, кажется, под фюзеляжем, глухо ударили разрывы снарядов.

— В клещи, в клещи берут, гады!—слышится в наушниках голос пилота.— Не возьмут! Не дадимся!

Самолет кренится на крыло и скользит вниз влево, оставляя позади разрывы снарядов и заметавшиеся в небе лучи прожекторов. Теперь внизу территория, захваченная противником. Где-то здесь должна быть деревня, за которой в лесочке прячется вражеская часть.

«Только как его разглядеть, лесок этот»,— соображает Хиваз. Она снова всматривается в ночную мглу... Нет, так ничего не увидишь. Придется рискнуть, обнаружить себя.

За борт летит осветительная бомба. Она вспыхивает, летит, рассекая ночь огненной кометой, и маленьким солнцем зависает на месте, выхватывая из черного месива излучину реки, очертания построек, темные провалы улиц и черную полосу леса. На опушке и в лесу ясно просматриваются прямоугольники — танки.

— Ага, есть! Цель слева. Заходи, точнее заходи, Катюша!— совсем не по уставу кричит в переговорную трубку Хиваз.

Летчик делает крутой разворот и ведет самолет на снижение.

Заслышав рев мотора, фашисты не выдерживают, открывают беспорядочный огонь, стреляют из зениток, пулеметов. Но самолет идет на цель. Секунда — и Хиваз сбрасывает бомбы.

— За Родину!— кричит она.— Смерть фашистским захватчикам!

От земли вздымаются фонтаны огня. Мечутся фигурки людей, валятся деревья. Огненным кольцом охвачен весь перелесок.

— Ура, ура!— кричит в переговорную трубку пилот.

— У-ра-а-а!— вторит Хиваз.

Летчик выравнивает машину и выводит ее на обратный курс. Самолет пробивает облака и сразу окунается в безбрежное море серебристого лунного света. Теперь ориентироваться по курсу легче, и Хиваз, откинувшись на спинку сиденья, громко поет;

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространства и простор...-

пилот подхватывает песню, и обе девушки хохочут звонко, во весь голос, безмерно радостные и гордые своим первым боевым вылетом, первой победой.

«Вот и получили боевое крещение,— думает Хиваз,— а сколько трудностей было на пути к этому вылету, сколько пришлось потратить усилий».— В памяти ее встает весь, пока еще небольшой, несложный путь к обретенному счастью.

Началось это с мечты, с неуемной фантазии десятиклассниц в таком далеком теперь родном Уральске.

— Будем киноактрисами,—предлагала одна из подруг.

— Нет, девушки, лучше инженерами,— мечтательно говорила другая.

— А если капитанами дальнего плавания?—робко вопрошает третья. Но все эти мечты были забыты в тот памятный день, когда газеты принесли волнующее сообщение о смелом перелете трех летчиц — Гризодубовой, Осипенко, Расковой—из Москвы на Дальний Восток. Вот тогда и решали девушки: «Значит, и женщины могут быть отличными летчиками. И мы можем обрести крылья».

— Что же, доченька,— сказал отец, обняв ждавшую решения родителей Хиваз.— Много перед тобой дорог, иди по любой из них, все они ведут к счастью.

Горячо обняла Хиваз мать и через месяц уже была курсантом Уральского аэроклуба.

Как один час пролетели месяцы напряженной теоретической учебы, практика, первый самостоятельный полет, выпускные экзамены, а потом... потом Москва иг встреча с Мариной Расковой. Но это уже позднее. Прежде пришлось пережить и разочарование. Первое огорчение принес серый канцелярский конверт из Военно-воздушной академии имени Жуковского, в которую Хиваз обратилась с просьбой о зачислении ее слушательницей. В нем было письмо с вежливым отказом.

— Что ж, пойду учиться в любой вуз,— решила Хиваз— Придет время, летать все равно буду.

И вот она уже студентка Первого Московского медицинского института. В учебе отличница, в общественной жизни самая активная и в спорте не отстает — одна из лучших гимнасток института.

Хиваз сдавала последние экзамены за первый курс, когда над Родиной завыли моторами фашистские стервятники. И сразу отодвинулись на задний план учеба, экзамены, все это вытеснилось мгновенно родившимся в сердце решением: «Я должна идти на фронт».

Этой мыслью в те дни жила вся молодежь. Горячее стремление защищать родную землю привело к зданию ЦК ВЛКСМ сотни девушек, узнавших, что здесь производится комплектование женской воздушной части. Среди них была и Хиваз.

 Приемную комиссию возглавляла Марина Раскова.

Героическую эту женщину девушка знала только по портретам, но, войдя в комнату, сразу определила, что это она. На Расковой была гимнастерка с летными петличками, на груди два ордена Ленина и Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Как волновалась тогда Хиваз! Но беседу с Расковой запомнила на всю жизнь.

 — Вы из Казахстана?— спросила Раскова.

— Да,—ответила девушка.

— Казашка?

— Да.

— Пилот запаса?

— Да.

— Вы представляете, на что идете? Ведь это война.

— Я комсомолка,— кратко ответила Хиваз.

— Ну, что же, вопросов больше нет,— проговорила Раскова и велела подождать.

Так решилась судьба девушки-казашки Хиваз Доспановой. А вот уж и первый боевой вылет, первые сброшенные на голову фашистов бомбы.

Поздравлять боевых подруг Хиваз Доспанову и Катю Писареву вышел на аэродром весь летный состав женского авиаполка. Девушек горячо обнимали, целовали.

— Добрые летчицы будете, девушки— сказала скупая на похвалу командир полка Евдокия Давыдовна Бочарова.— И ты, Хиваз, не смотри, что маленькая, фашистов вот как бить будешь. Они тебя еще запомнят.

Так и вышло, как командир говорила. Ha весь женский авиаполк прославилась своим штурманским мастерством Хиваз. Более трехсот боевых вылетов совершила она на полюбившихся ей тихоходных, хрупких, но вместе с тем незаменимых для ночных бомбардировок ближних вражеских тылов, безотказных тружениках войны По-2. И после каждого ее полета на вражеской территории оставались искореженные бомбами танки, горящие автомашины, уничтоженная живая сила противника.

Большой путь —от Москвы до Бранденбурга — прошла Хиваз со своей частью. Здесь она выросла до старшего лейтенанта, вступила в партию.

— Жаль только, не пришлось мне своими руками громить фашистов на их земле,— вздыхает Хиваз Доспановна.— К тому времени меня перевели на должность начальника связи полка. Летать было некогда.

Что ж, и без того на счету Хиваз немало славных боевых дел. Особенно отличился маленький штурман при обороне Кавказа. Женский авиаполк действовал тогда против крупной группировки гитлеровцев в районе Моздока. В одну из морозных ночей Хиваз со своим летчиком Полиной Белкиной получили задание бомбить в этом районе технику и живую силу противника.

До Терека девушки летели без происшествий, но как только пересекли реку, враг ощетинился тысячами огненных копий. Трассы пуль и снарядов тянулись к самолету, казалось, с каждой крыши, из-за каждого укрытия. Однако опытная волевая летчица Полина Белкина сумела вывести машину из-под обстрела и вышла прямо на цель. Освещенная пожарами, забитая составами станция была перед девушками как на ладони. Тщательно рассчитав, Хиваз приступила к бомбометанию. От самолета черными каплями отделились бомбы, но одна не падала, видно, замок заело. Полина выровняла машину и повела ее на бреющем полете над крышами домов.

У самой окраины города Хиваз заметила смутно обозначившуюся в темноте неприятельскую автоколонну. Серой змеей жалась она к земле, выползала на дорогу с улицы между редких деревьев.

— Развернись. Обстреляем,— крикнула она летчице.

Самолет накренился и рванулся вниз, пронесся над колонной. Пулемет дрожал в руках Хиваз, яростно выбрасывая гильзы.

— Еще, еще разок!— кричала Хиваз.

Полина развернула самолет. Теперь освещенная яркими кострами пылавших машин, замершая на дороге колонна была хорошо видна. Пулемет дал последнюю очередь и захлебнулся. Лента кончилась. А под крыльями вражеские машины. Хиваз стиснула зубы, еще раз яростно, изо всей силы дернула рычаг бомбосбрасывателя, и... застрявшая бомба оторвалась. Грохнул взрыв.

Полина набрала высоту и снова провела самолет над колонной. Теперь она горела вся, от головной до замыкающей машины.

Когда подруги вернулись на аэродром, техники обнаружили в фюзеляже и на крыльях самолета много пробоин.

...Смотрю на эту хрупкую женщину и не верится, что она этими, почти детскими руками водила самолеты, сбрасывала смертоносный груз бомб, наравне с мужчинами делала нелегкую и страшную работу войны. Но так было, об этом свидетельствуют ордена и медали, сверкающие на ее груди и, пожалуй, красноречивее всяких слов — шрамы от ранений, оставленные и на ее лице войной.

Хиваз Доспанова задумчиво говорит:

— Тяжело вспоминать об этих боевых полетах, о бомбежках, о разрушенных городах и погибших людях, но пока это нужно. Необходимо напоминать уроки прошлого тем, кто хочет раздуть новый пожар войны.