Богатыри Крылатой Гвардии — П. С. Белан – Страница 20

Много раз летал Душанов, будучи слушателем штурманских курсов, по самым сложным маршрутам, в неблагоприятных метеоусловиях, в ночное время. В выпускной характеристике было указано, что слушатель Душанов «навыки штурманской работы закрепил, летает уверенно, в сложной обстановке не теряется...» А теперь он волновался: что ни говори — первый боевой вылет!

Группа бомбардировщиков не прошла и половины пути, как погода резко ухудшилась, стеной встала сплошная облачность. Командир группы приказал экипажам рассредоточиться и продолжать полет самостоятельно. Снова и снова хватается Григорий Душанов за навигационную линейку, ветрочет, не сводит глаз с панели с навигационными приборами... А командир экипажа молчит. Стрелка компаса неподвижно замерла на цифре 283 — рассчитанном на земле курсе с учетом магнитного склонения, скорости и направления ветра. Уверенно ведет машину Степан Иванович. Передалась уверенность и штурману.

— До цели двадцать минут,— доложил он своему командиру.

Кретов повел самолет на снижение, пробивая облачность. И сразу же воздушный стрелок Василий Кравчук оповестил членов экипажа: позади и выше «мессершмитты»... Фронтовые бомбардировщики, как правило, выходят на задание под прикрытием истребителей. Дальняя авиация прикрытием не пользуется, ибо радиус действия истребителей маловат. Кроме того, их присутствие неизбежно привлекло бы внимание врага к бомбардировщикам, а это может помешать выполнению задания. Избегая встречи с истребителями противника, снова вошли в толщу облаков. А когда пробили ее, ориентиры просматривались лишь с высоты ста пятидесяти метров. Бросать же стокилограммовые бомбы можно только с трехсот... Вот дорога, а по ней движется колонна танков, автомашин, другой техники. Что делать?

Пока штурман раздумывал, цель скрылась из поля зрения, и Степан Кретов, развернув машину, повел ее на второй заход... «Растерялся я в этой обстановке»,— с горечью подумал Душанов... Но надо работать. Вновь показалась цель, и штурман уверенно доложил командиру.

— Будем бомбить с набором высоты и уходом в облака. Боевой курс —202.

Самолет идет на небольшой высоте вдоль шоссе. Григорий, прильнув к прицелу, поймал точку бомбометания, плавно нажал на кнопку бомбосбрасывателя. Освободившись от груза, машина резко взмывает, «вспухает», как принято говорить у летчиков, затем вздрагивает от догнавшей его взрывной волны. Душанов просит командира:

— Надо сделать контрольный заход.

— Добро,— отвечает Кретов.

Шоссе окутано туманом, но сквозь него отчетливо видны языки пламени, опрокинутые машины. Григорий сообщил командиру курс на свой аэродром и, облегченно вздохнув, вытер взмокший лоб. А термометр в кабине показывал —26°...

Как только самолет зарулил на стоянку, Григорий оказался в крепких объятиях товарищей, поздравивших его с боевым крещением. Командир тоже пожал ему руку. Потом подвел к самолету и показал пробоины в фюзеляже:

— В определенном смысле — твоя работа. Если бы нё пришлось сделать лишний заход на цель, не обстреляли бы нас фашисты.

А когда Душанов узнал, что один экипаж не вернулся с задания, радостное ощущение победы и вовсе испарилось. Вот таким и остался в памяти Григория его первый боевой вылет.

 Вскоре хорошая теоретическая подготовка и настойчивая работа над совершенствованием знаний помогли Душанову стать в ряд лучших штурманов дальней авиации. Сложилась у него система подготовки к каждому боевому вылету. Проложив на карте маршрут и изучив условия полета, он вместе с командиром корабля и стрелком-радистом обсуждал возможные ситуации, заранее продумывая, как им всем следует при этом действовать.

Экипаж С. Кретова, в составе которого был Григорий, бомбил объекты врага на Украине, в Крыму, Венгрии, Польше, Чехословакии, Финляндии, Румынии, Германии. Приведу лишь несколько примеров из боевого пути моего Друга.

...Наши войска вели бои за освобождение Донбасса. Командованию стало известно, что в районе железнодорожного узла Пологи противник сосредоточил большое количество техники и живой силы. Экипажу Кретова была поставлена задача нанести по узлу внезапный удар и сфотографировать его объекты. Вылет был назначен на ночное время, а это требует особенно высокого мастерства как от летчика, так и от штурмана. Тем более, что для Душанова это был первый ночной вылет. Ночь дает одно преимущество: под ее покровом легче незамеченным добраться до цели. Штурман, не видя земли, выводит самолет на цель по расчету скорости полета, потребного времени, с учетом направления и скорости ветра, других навигационных данных. Но для того, чтобы расчетное место совпало с целью, надо рассмотреть ее и визуально...

Впрочем, пусть расскажет об этом полете сам Душанов.

— Взлетаем в полной темноте. До рези в глазах всматриваюсь в темноту, но ничего не вижу. Некоторое время спустя начинаю различать едва заметные пятна полей озер, тоненькие ниточки рек и дорог. Вдали, прямо по курсу, замечаю разноцветные строчки трассирующих пуль, вспышки ракет, значит, подлетаем к линии фронта. Незамеченными пересекаем ее. Для надежного выхода нацель, как и было предусмотрено, берем курс на Запорожье, километрах в 70 от него разворачиваемся на 80 градусов и выходим на Орехов, а оттуда — к станции Пологи. По нашим расчетам, этот маневр обеспечит внезапность выхода на цель. Но еще издали увидели лучи прожекторов. Подходим к цели, даю летчику боевой курс. Степан Иванович, как всегда, с большой точностью выдерживает направление, высоту, скорость. Тем временем нас засекли. Вокруг рвутся снаряды, угрожая самолету сотнями осколков. Трудно заставить себя отвлечься от опасности, когда она рядом, но маневрировать на боевом курсе нельзя: бомбы пойдут мимо цели.

Точку прицеливания выбираю без труда: объекты бомбометания — станционные сооружения, запруженные эшелонами с боевой техникой железнодорожные пути — видны отчетливо. Нас ослепляют лучи прожекторов, но теперь это уже не так важно. Самолет то и дело вздрагивает oт близких разрывов зенитных снарядов, а Кретов точно выдерживает боевой курс, не обращая на них внимания. Я не отрываю глаз от прицела и в нужный момент сбрасываю бомбы наружной подвески. Маневрируя, выходим из зоны обстрела и заходим на цель вторично, чтобы сбросить бомбы внутренней подвески. Теперь внизу все пылает, видимо, рвутся вагоны с боеприпасами, Делаем третий заход, чтобы сфотографировать результаты работы, и отправляемся домой...

Остается дополнить рассказ Душанова. Не успел отойти самолет от пылающей станции, как прошила его пулеметная очередь с земли. На правом моторе появилось пламя. Кретов бросает самолет в резкое скольжение, пламя удается сбить, но теперь полет продолжается на одном работающем моторе, машина теряет высоту и скорость. Только искусство Степана Кретова позволило дотянуть до аэродрома.

...Экипажи вышли в очередной полет. Запустили моторы, вырулили на старт. Вдруг—команда: «Полет на основную цель отменяется из-за метеоусловий, усложненных грозовым фронтом. Всем идти на запасную цель».

Курс известен, но и здесь метеоусловия далеки от идеальных: лежащие по курсу горы укутаны плотной облачностью, идут ливневые дожди. Экипаж все-таки прорвался к цели, и его удар оказался точным.

Через три дня полетели по тому же маршруту. Теперь путь самолету преградил плотный зенитный огонь, в небе рыскали лучи десятков прожекторов. И все же удар оказался эффективнее первого.

В один из дней октября 1944 года экипаж Степана Кретова готовился к полету в район Дрездена. Тут же, на самолетной стоянке, состоялось партийное собрание, на котором обсуждался вопрос о приеме Григория Душанова в партию. И услышал он добрые слова однополчан.

— Хорошо воюет Гриша,— сказал Степан Кретов.— Надежный он человек, на него всегда положиться можно. Хороший будет коммунист.

Проголосовали «за» единогласно.

Однажды полетели на Берлин. На пути встретился непредсказанный синоптиками грозовой фронт. Обход его потребовал бы слишком много времени, а следователь, но — и бензина. Зная, что в этих условиях горючего хватит лишь добраться до цели, Душанов предложил командиру повернуть на запасную цель — Данциг. Подошли к нему на высоте 6500 метров. Цель встретила зловещей тишиной. Фашисты не могли не услышать шума моторов, но, видимо, приняли самолет за свой.

Душанов дал боевой курс, прильнул к прицелу и в нужный момент скомандовал:

— Сброс!

Едва бомбы отделились от самолета, как вспыхнули десятки мощных прожекторов. Чтобы вырваться из их лучей, Кретов резко отдал штурвал от себя и бросил машину с левым скольжением вниз. Вырвались!

Экипаж взял обратный курс. На пути мощный грозовой фронт отжимает к Балтийскому морю. Самолет начал покрываться льдом, плохо слушался рулей. Кретов меняет высоту, надеясь выйти из зоны обледенения. Слева появляется светлое пятно — окно в облаках. Пробиться бы к нему. Но лед быстро нарастающим слоем покрывает крылья машины, хвостовое оперение. Бомбардировщик становится почти неуправляемым и теряет высоту. Обледенение винтов лишило самолет тяги. Их вращение вызывает тряску двигателей и всей машины.

И командир корабля принимает решение:

— Всем членам экипажа оставить самолет.

Но никто не выполняет этого приказания.

— Прыгайте немедленно. Это — приказ!

— Я остаюсь с тобой,— заявил Душанов.

— И я,— отозвался Василий Кравчук.

А самолет, теряя высоту, понемногу стряхивал с себя лед. На высоте тысячи метров тряска прекратилась.

— Вижу аэродром,— доложил командиру штурман.

По расчету времени шли уже над своей территорией.

С ходу посадил Степан Кретов машину. Едва колеса коснулись земли, моторы остановились: сгорел последний литр бензина...

Отгремели победные залпы. Но еще до 1960 года продолжал военную службу Григорий Душанов, передавая свой боевой опыт молодым, обучил не один десяток первоклассных боевых штурманов. А за шестнадцать лет работы в Казахском управлении гражданской авиации Г. Душанов воспитал еще многих первоклассных штурманов, которые с честью несут переданную им эстафету.

В настоящее время Г. Душанов работает директором павильона «Аэрофлот» ВДНХ Казахской ССР, уделяет очень много времени пропаганде достижений Аэрофлота и военно-патриотическому воспитанию молодого поколения.

3. МЕХАНИК ОСТАЕТСЯ НА ЗЕМЛЕ

Так уж повелось: когда речь заходит об авиаторах военных лет, непричастные к авиации люди вспоминают прежде всего летчика, кое-что слышали о штурманах и воздушных стрелках — и только. Сами же летчики никогда не забывают о тех, кто оставался на земле, кто, не думая об отдыхе, не щадя своих сил, готовил боевые машины к полету. Без инженеров, техников, многочисленных младших специалистов нет для нас, фронтовых летчиков, авиации, не мыслится фронтовое братство.

Ближе всех к летчику, командиру экипажа, его авиамеханик, отвечающий в конечном счете за состояние материальной части в целом. «Мой самолет». Эти слова с одинаковым правом произносили двое —летчик и авиационный механик.

Наставление по производству полетов обязывает летчика перед вылетом произвести осмотр самолета и двигателя, проверить все узлы и агрегаты машины. И все же больше, чем самому себе, верит он докладу механика. Надежно подготовленная машина — главное условие успеха в бою.

...Хорошо запомнилось: в первый же день моего прибытия в полк командир эскадрильи гвардии капитан Власов Федор Кузьмич, расспросив, кто я, где учился, что умею, а чего еще не умею делать, сказал:

— Бортовой номер вашей машины—21. Ваш механик-старший сержант Трушковский, опытный специалист. Советую дружить с ним по-настоящему, заботиться о нем по-командирски...

Механик ждал меня у самолета. Догадался, что пришел его новый командир и сухо, по-уставному представился.

Сели под плоскостью «двадцать первой». Я рассказал о себе, о своих братьях, тоже воевавших, об авиационном училище. Ждал такого же рассказа от механика, но тот лишь односложно отвечал на мои вопросы. Вдруг вмешался в разговор воздушный стрелок Алексей Жиляков:

—? Кажется, к нам кто-то в гости пожаловал.

Смотрю, на высоте полутора-двух тысяч метров к аэродрому подходят фашистские самолеты. «„Юнкерсы”!»— крикнул Трушковский, схватил меня за руку и потащил в ближайшее укрытие. Сразу же стали взрываться бомбы, со стен щели посыпалась за ворот земля. А Николай подмял меня под себя, не давая поднять головы. Не сразу я понял, что он прикрывает меня собой от осколков.

Но и после этого случая механик держался со мной суховато. А взгляд его как бы говорил: «Еще посмотрим, что ты за гусь, будешь ли таким, как твой предшественник, не придется ли краснеть за тебя перед другими механиками».

Это продолжалось до тех пор, пока я не сделал свой первый боевой вылет. Отправился на задание в составе девятки, которую вел командир полка. Над целью нас встретил плотный зенитный огонь. Случилось так, что все самолеты вернулись на аэродром с повреждениями, а мне повезло: ни одной царапины на машине. С тех пор глаза Николая потеплели. Он стал разговорчивее. Но еще больше узнал я о своем механике от однополчан.

Смолоду Николай мечтал стать летчиком. Поступил в аэроклуб. И летать научился, и аттестат зрелости получил. Осенью 1940 года поехал в Оренбург, но в летное училище не попал. Было обидно до слез. Но привязанность к авиации взяла верх. Николай поступил в школу младших специалистов и стал механиком. Летом сорок второго его направили под Сталинград, в 842-й штурмовой авиационный полк. С каким напряжением приходилось тогда работать, известно всем. Инженерам и техникам, механикам и мотористам, всему техсоставу не хватало дня, а порой и ночи, чтобы к каждому вылету подготовить машины с полной надежностью.

Рассказывали в полку о том, как спасали «технари» подбитый штурмовик, севший вынужденно в расположении наземных войск переднего края. Воентехник второго ранга В. Примак (в дни Сталинградской битвы еще сохранялись довоенные воинские звания) взял с собой механика младшего сержанта Трушковского, мастера по вооружению Шипицина и моториста Вагина. Приехали засветло, а к работе приступили с темнотой — мешала вражеская артиллерия. Но ночи не хватило. Надо дожидаться следующей. А тут противник потеснил нашу пехоту, ц группа Примака закончила работу под огнем. Самолет был спасен.

Той же зимой механик Трушковский и моторист Вагин спасли еще один подбитый «ильюшин», севший с убранными шасси на нейтральной полосе. Ползли к изуродованной машине в сопровождении проводника-пехотинца. То и дело вспыхивали осветительные ракеты, и ребята прижимались к заснеженной земле, выжидая темноты. Наконец добрались. Накрыв самолет брезентом и включив фонарики, приступили к осмотру машины. Мотор был разбит прямым попаданием зенитного снаряда. Трушковский закрепил длинный стальной трос на стойке шасси и забрался в кабину самолета, а Вагин пополз с другим концом троса к своим. Вдали загудел мотор, трос натянулся; распахивая снег, самолет медленно пополз на буксире у невидимого танка... Только утром хватились фашисты, что советского самолета нет на месте. За этот подвиг механик и моторист были награждены медалью «За боевые заслуги».

И еще был случай, когда гвардии старший лейтенант Алексей Кривонос привел свой самолет буквально изрешеченным: механик Федор Пронин насчитал 307 пробоин. Как только удалось Алексею долететь на таком «решете»! Не успел механик взяться за дело, как поступил приказ: полку немедленно перебазироваться на новый аэродром. Пронин бросился к командиру полка и попросил разрешить ему с двумя механиками — Трушковским и Олейником — остаться и подготовить машину к перелету. Посоветовавшись с инженером полка, подполковник П. Ф. Федотов дал на это согласие, добавив, что к утру пришлет за ними самолет связи.

Механики дружно приступили к работе. С другого самолета, подлежащего списанию, сняли исправные детали, «слепили» из двух моторов один и поставили его на Самолет Кривоноса; отрегулировали системы газораспределения и зажигания, сменили тяги рулей, залатали многочисленные пробоины. К утру, замаскировав машину, стал ждать самолет связи. Но первым прилетел ФВ-189 — фашистский разведчик. Значит, жди налета бомбардировщиков...

— Успеют ли наши?— спросил Олейник.

Успели! Прилетел По-2. Алексей Кривонос запустил двигатель. В кабину стрелка втиснулись Пронин и Трушковский н—на новый аэродром. Часом позже прибыл и По-2. Летчик и прилетевший вместе с ним Олейник доложили, что едва они поднялись в воздух, пришла девятка «юнкерсов» и стала бомбить оставленный аэродром... Все три механика показали себя отличными мастерами и солдатами. Они были награждены медалью «За боевые заслуги» и повышены в воинских званиях...

Как было мне не гордиться таким механиком! Ведь за ним я—как за каменной стеной.

И отношения сложились с ним особые. Перед выруливанием на взлет мой механик забирался на плоскость, и громко, перекрывая шум мотора, называл температуру воды и масла, которые мне следует держать в полете. Когда же я возвращался с задания, механик поздравлял нас с Алексеем Жиляковым с благополучным возвращением и вручал мне (стрелок не курил) огромную махорочную самокрутку...

Вспоминается еще один эпизод.

У самолета встретил меня Трушковский и привычно доложил:

— Товарищ командир, самолет к боевому вылету готов. Горючим и маслом заправлен полностью, пушки и пулеметы заряжены, подвешены два ФАБ-250, восемь «эрэсов». Взрыватели мгновенного действия...

— Что-то ты очень взволнован, Коля.

— Ведь на Берлин летите, товарищ командир!

И снова Трушковский забирается на плоскость для последнего напутствия: перед пикированием обязательно надеть очки, закрыть заслонки радиатора, после атаки не жалеть двигателя для набора высоты и т. д.

Над командным пунктом вспыхнула зеленая ракета. Поехали!

Бомбы легли точно в указанные цели. Берлин плотно прикрывали фашистские зенитчики, снарядами крепко измочалило хвостовое оперение моего «ила». Прилетев на свой аэродром, решил садиться не выпуская щитов, на малом газу. «Встревожится Коля»,— подумал я при этом. Заруливая на стоянку, открыл фонарь и высунул руку, подняв большой палец: все, мол, в порядке, Николай.

Механик защелкал карабинами, освобождая меня от парашюта, потом долго тряс мою руку:

— Поздравляю, товарищ командир! А дырки залатаем мигом, можете еще раз везти Гитлеру наши подарочки...

Вечером незабываемого дня девятого мая он сказал мне:

— Командир, за всю войну вы были у меня самым везучим летчиком.

Мне очень дорог отзыв моего товарища — непременного члена экипажа, остававшегося на земле, но без которого мне было бы очень трудно в воздухе.

Николай Должанский, ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

 ИЗ РАССКАЗОВ ЛЕТНИКА-ШТУРМОВИКА

Детство и молодые годы Николая Ивановича Должанского прошли в Петропавловске. Здесь он занимался планеризмом. Вместе со своим наставником Н. Дорошевичем сконструировал планер «Казахстан». Чтобы стать летчиком, переехал в Алма-Ату и поступил в аэроклуб. Затем окончил в Оренбурге школу пилотов.

Когда разгорелась битва на Курской дуге, лейтенант Должанский прибыл в 61-й полк 291-й штурмовой авиадивизии. Отличился в первом же вылете 17 июля 1943 года: сбил один из вражеских истребителей, атаковавших группу «илов». Спустя месяц он был удостоен ордена Красного Знамени, а в декабре того же года — второй такой же награды. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1944 года мастеру штурмовых ударов присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны Н. И. Должанский одним из первых в полку переучился на реактивный самолет и стал старшим штурманом полка истребителей-бомбардировщиков. В 1958 году демобилизован по состоянию здоровья, с тех пор живет и трудится в Бресте. Полковник в отставке все свободное время отдает делу военно-патриотического воспитания молодежи. В местной печати регулярно появляются его рассказы-были о товарищах по оружию. Вот некоторые из них.

„КУРОЧКА РЯБА"

Перед рассветом мы снова спустились к реке: хорошо клюет рыба на утренней зорьке. А были со мной работник Брестского аэропорта Игорь Васильевич и его малолетний сын Витя. Он-то и донимал меня:

— Дядя Коля, вы обещали рассказать про войну.

— Хорошо, расскажу, дай только вспомнить... Ладно, расскажу про «курочку рябу».

— Дядя Коля, не надо, я эту сказку знаю,

— Это не сказка, а быль. В нашем полку это было, когда я -еще в курсантах ходил.

...Стояла осень сорок второго. Враг рвался к Волге. Воздушные бои шли с утра до вечера. Чтобы устрашить советских летчиков, фашисты сбрасывали над аэродромом листовки с портретами гитлеровских воздушных асов. С фотографий смотрели презрительно улыбающиеся особы при всех регалиях и в фуражках с высокими тульями. Под снимками указывались титулы асов и количество сбитых ими самолетов.

И еще один способ «устрашения» широко применялся фашистами. Фюзеляжи своих самолетов они украшали изображениями змей, пантер, драконов и других чудовищ. (Спустя год, в сорок третьем, и мне довелось подбить самолет, на котором были изображены бубновый туз и рука, которая держит за хвост вырывающегося черта).